Читать онлайн книгу "Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»"

Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»
Марта Юрьевна Алова


Арина и её сосед по подъезду Тимофей (которого она зовет просто Тимба) выросли вместе и прошли классический путь от крепкой детской дружбы до трогательной первой юношеской влюбленности. Они могли стать счастливыми молодоженами или напротив – бывшими возлюбленными, но внезапно странный недуг поражает юную девушку. Оправившись от болезни, Арина вдруг с ужасом понимает, что больше никогда не станет прежней. Привычный мир вокруг тоже меняется, становится зловещим и непредсказуемым, загадочные существа из ненашего мира прочно входят в обыденную реальность, а незримая серая рука тянется теперь не только за ней, но и за лучшим другом Тимбой…





Марта Алова

Пульсирующие красные шары. Часть 1. "ДО"





Мое сердце – окованный медью ларец.

Как мне скинуть проклятую ношу?

Мое сердце – окованный медью ларец.

Отвезу его в море – и сброшу.

Я пойду на корабль и матросом наймусь.

Я родимую гавань покину.

Пусть ларец и свинцовую скорбь, его груз,

Похоронит морская пучина.

Я на два оборота закрою замок,

Чтоб надежнее бездна хранила

То письмо твое, краткое, в несколько строк,

Что о свадьбе твоей возвестило.

Только знай, что с собой я платок твой увез,

Тот заветный, с каймою зеленой.

А когда у меня не останется слез,

Я швырну его в омут соленый

(Жоан де Баррос)




Пролог


"19 апреля 2008 года, за день до своего пятнадцатилетия, безо всяких видимых (и невидимых) причин, я впала в кому. Просто шла на утреннюю тренировку и потеряла сознание на перекрестке улиц Академика Павлова и имени 1-го Мая. Я упала на тротуар, возле проезжей части, едва не под колеса серебристого "Мерса", притормозившего на красный как раз за секунду до этого, и перепуганный водитель вызвал "Скорую помощь". Вот так, если вкратце, всё и произошло.

"Скорая" доставила меня в реанимацию первой городской больницы, но этого я уже не видела и не помнила, потому что "Газель" увезла лишь мою оболочку, моё физическое, совершенно бесчувственное и бесполезное тело. А я, настоящая я, была в это время совсем в другом месте.

Место, в котором я очутилась, населяющие его существа называли Отрой. "Отра – страна волшебных снов" – да, именно так они и говорили. Хотя мне она поначалу больше показалась похожей на кошмар…"

Я оторвала взгляд от дисплея телефона и скосила глаза на Тимбу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвело на него начало пролога. Мой друг лежал на песке, затолкав под голову рюкзак, и из-под приставленной "козырьком" ко лбу ладони, глядел куда-то вдаль. На море, а может, на скалы или на лес, или на маячащий вблизи горизонта парус от яхты. Куда угодно, только не на меня. На меня он даже не взглянул, и по его безмятежному лицу невозможно было разобрать вообще ни че го.

Допустим, я и не ждала, что он подпрыгнет с восторженными криками радости и прослезится от умиления и гордости за меня и мой талант. Но хоть как-то ведь можно было отреагировать? Я неслышно вздохнула, вновь уставилась в телефон и, проглотив досаду, продолжила читать:

"Сама Отра расположена в тонком мире, постоянно существующим рядом с нашим. Это незримый мир сущностей, теней и духов. Мир, где всё мёртвое становится живым.

Именно туда отправляются люди после смерти. После так называемой смерти здесь, в верхнем мире. Потому что на самом деле никакой смерти не существует, и это подтвердит вам любой нормальный эзотерик. Есть только переход. Кладбища, морги, крематории – всё это только здесь, только для нашего мира, а там ничего этого нет и в помине. Там можно исчезнуть, застрять на века, переродиться – и лишь умереть там нельзя никак и не при каких обстоятельствах.

Изначально, думается мне, предполагалось, что пути из тонкого мира назад не будет. Никто не должен возвращаться и рассказывать, что там, и как устроено. А сновать туда-сюда, и тем более, не положено – это все-таки вам не экскурсия в луна-парк, понимать надо.

Но потом случилось что-то, в матрице произошел какой-то сбой, и в тонком мире стали появляться живые люди. Не все подряд, разумеется, а лишь пребывающие в особенном состоянии. Например, во сне, …или в коме, как я. И с ними, с этими пришельцами, срочно нужно было что-то делать. Потому, что они могли проснуться там, прямо во сне, а проснувшись, мало кто сидел на месте и ждал, пока за ним придут. Всем непременно не терпелось тут же отправиться на поиски приключений. А вот путешествовать по Отре совсем не безопасно. Дело в том, что там постоянно что-то меняется – как и в любом нормальном сне, собственно. Только в отличие от обычного сна, проснувшись в тонком мире, не каждый может потом проснуться наяву.

Именно так и рождаются слухи о людях, умерших во сне по непонятной причине. На самом деле, я почти уверена, что пока они спали, их забросило в Отру, там они отправились прогуляться и оглядеться, но заблудились и не смогли найти обратной дороги. Всё же элементарно. А для Спящих время в тонком мире и вовсе сильно ограничено.

Мне повезло, я смогла вернуться. Помогли мне в этом Оборотни – нет, не те оборотни из детских сказок или дебильных американских ужастиков, конечно же, а совсем другие. Обыкновенные Оборотни, населяющие тонкий мир. Тонкий мир – он ведь почти такой же, как наш, только невидимый, и там тоже есть свои жители. Жители совсем непростые. Большинство из них имели вторую, а то и третью личину, а правил этой неведомой страной уже много сотен лет Главный Оборотень из высшей расы арлордов. Местные называли его Король Сон, хотя, наверное, когда-то у него было другое имя… ".

Я замолчала и вновь покосилась на Тимбу. Он по-прежнему лежал, не меняя позы, даже глаза прикрыл, поросёнок. Тоже заснул, что ли? Вообще-то, изначально я преследовала совсем другую цель.

Я не выдержала:

– Тимба! Ну, кому я тут распинаюсь? Хоть что-то скажи!

Тимба зашевелился, потянулся, слегка приоткрыл левый глаз и деликатно подавил в себе зевок.

– М-м-м… что? Ну да… малыш, это круто!

– Круто?

Я приподняла голову. Всё это время я лежала на его плече, и мои волосы намокли от пота. Тем летом стояла просто неимоверная жара, такая, что асфальт на дорогах плавился. Плюс пубертатные гормоны бушевали во мне во всю мощь, поэтому любое движение, даже самое, казалось бы, незначительное, неизменно сопровождалось буйным потоотделением. Однако, несмотря на это, я всё равно хотела быть к Тимбе как можно ближе.

– Круто, да. И кстати, – он открыл глаз пошире и уставился на меня с явным интересом. – Я говорил тебе сегодня, что ты очень красивая?

Тимба был тот ещё мастер комплиментов, конечно! Представляю, насколько хороша собой была я в тот момент – красная, с облупленным от солнца носом, обветренными губами и всклокоченными, торчащими в разные стороны, мокрыми волосами. Красота… неописуемая.

– Издеваешься? Тимба, неужели трудно сказать по-человечески: понравилось или нет?

Тимба расхохотался:

– Мась, вот что я в тебе люблю – так это твоё постоянство. Что сейчас, что десять лет назад – ты не меняешься.… Ну, чего рычишь-то? Круто – это значит круто. Раз я сказал, значит, так и есть. Точка.

– Правда? – спросила я с опаской и тайной надеждой одновременно. Мне очень, очень хотелось ему верить. Эх, знал бы Тимба, какими трудами дались мне эти несколько страниц! Сколько провела я бессонных ночей, тычась в экран своего нетбука!..

…И пытаясь сложить в предложения фразы, которые ни в какую не хотели складываться. Оказалось, это не так-то просто, особенно для человека, посвятившего все свои первые осознанные годы жизни спорту, и прочитавшего за всё это время от силы пару книг, да и те по школьной программе. Что тут скажешь: тяжела ты, писательская доля! Это вам не кирпичи головой разбивать, знаете ли.

– Правда, правда! – с воодушевлением закивал Тимба. – Как ты там говоришь?.. Арлорды? Хм, а что? Что-то в этом есть. Сама придумала? А этот, как его… "Король Сон"? Хм… Мась, ну ты даёшь, конечно. Хотя… знаешь, мне нравится! Мне даже кажется, что это имя я встречал уже где-то. Признавайся, у кого скоммуниздила?

– Ни у кого, – ответила я сухо и отвернулась. Как воспринимать Тимбину тираду, я не знала. Вроде, он меня похвалил, но как-то уж больно загадочно прозвучала эта похвала. И тем более, не прибавляли вдохновения расплывчатые намёки на плагиат.

Но на самом деле, то, что некоторые детали показались Тимбе знакомыми, меня не удивило. Конечно, ведь он не только слышал это имя. Когда-то он своими глазами даже видел его самого – то есть, Короля. Да-да, так же близко, как сейчас меня, …ну, или почти.

Но этого я ему не сказала, потому что Тимба мне всё равно бы не поверил. Он всё забыл!

Тимба действительно напрочь забыл о нашей встрече с Королём, хотя обычно он не забывал ничего и никогда, да и прошло не так-то уж много времени с того дня. Разумеется, это было странным, поэтому я нисколько не сомневалась, что дело не обошлось без вмешательства, так сказать, извне.

Однажды я спросила его, помнит ли он, когда и при каких обстоятельствах мы нашли наше место? Тимба долго смотрел на меня, не моргая и, в конце концов, выдавил из себя что-то невразумительное. Мол, ну как, как-то так, должно быть, гуляли, как обычно, так и нашли.

"Как обычно", ага! Обычно-то мы с ним всегда и гуляем в лесу, в километре от трассы. Гулять же нам больше негде. И его вообще не смущал тот факт, что по лесу напрямки от Посёлка до нашего места мы доходили максимум за полчаса, а обратно по обочине дороги могли топать и полдня, если не подберёт рейсовый автобус или кто-то из знакомых. Нет, не смущал, Тимбина голова была забита другими мыслями.

Тогда я спросила его, помнит ли он тот день, точнее, вечер, когда погиб Виталька Лопаткин. Оказалось, это Тимба помнил, причем во всех подробностях – аккурат, до того самого места, как мы вышли из палатки под названием "Аллея Ужасов", и на нас налетела заполошная Варька Синицына.

– А дальше?

– Что дальше? – Тимба пожал плечами и посмотрел на меня, как на человека не вполне здорового. – Дальше домой пошли. Ты чего, Арин?

– Да так, – ответила я. – Ничего.

К тому времени я уже поняла, что бесполезно его пытать. Опасения мои подтверждались – Тимба ничего не помнил – с того момента, как мы расстались с Варькой и до того, когда оказались дома, на час-полтора память его оказалась строго заблокированной. Хотя, что там говорить о Тимбе, если я и сама!..

Я ведь тоже всё забыла. И, если бы не кома, возможно, никогда бы и не вспомнила. Словно кто-то или что-то очень хотело стереть из нашей памяти всё лишнее, ненужное, то, что, по мнению кого-то или чего-то знать нам не полагалось.

А потом кома неведомым образом сняла блокировку, и моя память ко мне вернулась. Вот только теперь я совсем не знала, что делать-то мне со всем этим добром?

******

– К сожалению, Король оказался сильно болен, – сказала я, больше не глядя в телефон. К чему портить зрение, разглядывая мелкий шрифт в заметках, если я и так прекрасно помнила первые страницы своей будущей книги наизусть? Признаться уж самой себе, что хотелось пофорсить перед Тимбой, а потом расхотелось, и дальше шпарить без запинки, по памяти: – Он, как и многие Оборотни, с юных лет страдал жесточайшим раздвоением личности. В личности Короля это был славный малый, немного эксцентричный, но в целом, добрый, справедливый и даже великодушный. Эту его половину обожали все жители Отры, даже те, которые сами вовсе не отличались красотой души и характера.

Но была и другая сторона. Та, или, точнее – тот, который всегда появлялся внезапно, как порыв ветра, как туча, закрывающая собою солнце. Безумный, злобный отморозок, его тёмный двойник.

Этот тип придумал себе имя – Боеус Рыбтайг, и требовал, чтобы все называли его Мастер Боеус. Хотя всё окружение было уверено, что куда больше ему подошло бы имя "Чёрт".

На этих словах Тимба, только что лежавший бревном, едва не засыпая, вдруг оживился, зашевелился, и даже приподнялся на локте.

– Как? Как ты сказала?

– Чёрт, – повторила я в некотором недоумении, не понимая, что это с ним.

– Да нет же! – Тимба поморщился. – Ну, какой чёрт? Я про имя. Боеус этот, как его …Рыбтайг? Это же анаграмма? Клёво, Арин! Это ты придумала? Сама?

– Анаграмма?

Я не сразу нашлась, что ответить. Вот оно что, оказывается! Анаграмма. А я-то была уверена, что это просто идиотская кличка, придуманная самому себе больным на голову полудурком, у меня и в мыслях ни разу не промелькнуло, что там мог скрываться какой-то тайный смысл.

Но кто бы ещё смог так лихо, с ходу, определить анаграмму, если не Тимба? Он их с детства обожал, и щёлкал, как орешки. Ещё, будучи шестилетним ребёнком, он умудрился составить чуть ли не сотню слов из слова "маршрутизатор" (в свою очередь, стоит отметить, что я еле-еле наскребла из головы лишь два: "маршрут" и "затор", поэтому заподозрить меня в намеренном шифровании чего-либо, было крайне с его стороны неразумно).

Тимба прищурился, и смотрел на меня из-под длинных ресниц внимательно, но как-то подозрительно.

– Что?

– Арин, я чего-то не знаю о тебе? Ты серьёзно? Ты просто придумала ему имя, не догадываясь, что это анаграмма?

Я вздохнула. Тимба, ничего я не придумывала! Он сам придумал. Он!

Но я опять промолчала. Тимба уселся рядом со мной, ребром ладони расчистил на песке небольшую площадку и указательным пальцем принялся выводить на ней буквы. Писал, зачеркивал, подписывал что-то ниже, беззвучно шевеля при этом губами. Из-за плеча я наблюдала за его действиями, уверенная на сто процентов в том, что все эти "вычисления" адресованы мне, и только мне, а сам Тимба всё давно уже сложил в своей голове. Такая была у нас с ним обоюдная игра – я читала, вовсе в этом не нуждаясь, он писал.

– Ну вот, – сказал, наконец, Тимба, и отодвинулся в сторону, позволяя мне посмотреть. – Так я и думал.

Верхние буквы он стер, на песке остались только два слова, полученные путём сложного и тщательного подбора (на самом деле, нет) из имени "Боеус Рыбтайг". Я смотрела на них, и чувствовала, как руки мои покрываются мурашками, не смотря на адскую жару.

"Убегай быстро". Понимаете? У-бе-гай, мать его, быстро!

– Что скажешь? По-моему, самое то для злодея, – Тимба показал мне поднятый вверх большой палец. – Боеус Рыбтайг – быстро убегай. Всё ещё будешь утверждать, что у тебя случайно получилось?

Я невольно скрипнула зубами. Вот как он это делает, а? Как ему удаётся мной манипулировать, и, главное – почему я ему позволяю?

Я подняла голову, чтобы напомнить этому типу, что вообще-то я ничего не утверждала. Что я вообще даже рта ещё не успела толком открыть, но…

Тимба улыбался. В уголках его глаз отражалось солнце, и под этим взглядом я внезапно ощутила себя растаявшим леденцом.

– Почерк у тебя корявый какой-то, – промямлила я и, изловчившись, ногой размазала надпись "убегай быстро" по песку с глаз долой. Всё. Хватит.

Наверное, это была дурацкая идея – написать книгу о своих приключениях в ненашей реальности. Ещё более дурацкой идеей было поделиться этой идеей с Тимбой. Но с другой стороны – с кем мне ещё делиться, если не с ним? Я думала, уж он-то поймет и оценит мои старания.

– Ладно, малыш, – сказал Тимба (зная наверняка, как меня бесит это слово, и что я терпеть не могу, когда он так меня называет). – Не злись. Да, не буду скрывать – я по-прежнему уверен, что вся эта Отра тебе приснилась. И, тем не менее, мне кажется, у тебя получается дико крутая история. Честное слово! Ну, что ты так смотришь на меня? Вот эти два парня – Король Сон и второй, как его?.. Утекай Быстро… они же классные! Да я…, да я почти уже их люблю!..

Я в изумлении открыла рот, чтобы сказать ему, что он, видимо, совсем сдурел – любить их обоих, особенно Боеуса, который при встрече наверняка с большим удовольствием размазал бы моего друга Тимбу по стене (или раскатал по асфальту, большой разницы для этого урода не существовало), и внезапно начала смеяться. Он просто был таким… милым. Тимба. Вот просто милым – и всё тут.

Хоть и невыносимым порой.

Тимба тоже тихо засмеялся, и, наклонившись, дотронулся губами до моей щеки. Лёгкое такое прикосновение, осторожное, как будто бабочка, пролетая, задела крылом.

– В конце концов, кто сказал, что писать обязательно правду и только правду? – шепнул он мне на ухо. – Писательский вымысел ещё никто не отменял. А вдруг ты станешь известным фантастом? Кстати, хочешь, подкину идею, куда лучше твоих шиз с раздвоением? Скажи, Арина, слышала ли ты что-нибудь об астральных близнецах?

– Возможно, – сказала я, пытаясь придать своему голосу суровости, что давалось мне с большим трудом, честно говоря. Ну а что? Пусть не думает, что я вот так просто возьму, и прощу ему всё на свете. Хотя, конечно же, прощу, ведь это Тимба. – А… кто это?

– Астральные близнецы – это люди, не родные друг другу, но рождённые в один день. И, тем не менее, между ними существует какая-то связь, чуть ли не мистическая. Прикинь? Я недавно смотрел передачу по телеку, и сразу подумал, что это могли бы быть ты и я, если бы не… если бы не ты.

Тимба опять засмеялся, а я поджала губы. Нет, он точно у меня сегодня выпросит!

Хотя, если так-то разобраться, то он был прав, конечно. Всё именно так и было – мы с Тимбой чуть не родились в один день, только я родилась на две недели раньше. Ну, и кто же в этом виноват, кроме меня?

– Ты дурак, Тимба! – сказала я. И обняла его.

Я уткнулась носом в ложбинку на его шее. Он изо всех сил старался дышать ровно, но получалось плохо. То, что должно было случиться между нами, скоро обязательно случится, мы оба об этом знали. Мы только не знали, когда, и пока просто томились под безжалостным палящим солнцем в сладостном предвкушении. Тимба щурился и покусывал губу, рыжее солнце запуталось в его кудрях. Что-то новое рождалось во мне в это мгновенье, то, чего я не ведала о себе раньше. Моё рыжее солнце…

Но Тимба вовсе не рыжий, он блондин. Эх, Тимба!

– Слушай, – сказала я, подумав. – Но ведь это же нереально.

– Что? – спросил он каким-то не своим, хриплым голосом.

– То. Сам представь, сколько их получается …людей, рождённых в один день. Их же очень много! Возможно, миллионы по всему свету. И что же, все близнецы?

Тимба отодвинулся, несколько секунд внимательно смотрел на меня, будто пытался вспомнить, о чем это я вообще. Или может, хотел убедиться, что я не смеюсь.

Я не смеялась. Я действительно считала это важным… в тот момент.

– Не все, – сказал он, наконец, и тоже, как ни странно, был совершенно при этом серьёзен. – А лишь те, кого сводит вместе сама судьба. Ну-ка, скажи мне, скольких из миллионов людей, рождённых двадцатого апреля, тысяча девятьсот девяносто третьего года, ты повстречала в своей жизни?

Я развернула ногу, разглядывая сгоревшее на солнце красное бедро и думая о том, что после сегодняшнего пекла я наверняка в очередной раз за это лето облезу. С моря подул лёгкий бриз и принёс с собой долгожданное облегчение, пусть всего лишь на минуту. Тимба задумчиво смотрел на меня своими карими бархатными глазами и сам не понимал, насколько в тот момент он был красив.

Но я не могла ему в этом признаться, ведь он был мальчик. Красивой подобает быть девочке. Поэтому я просто пожала плечами:

– Не припоминаю что-то. Видимо, нисколько. Разве что, в роддоме, но там мы не успели толком пообщаться.

Тимба хохотнул и пальцами свободной руки осторожно погладил мои волосы.

– Вот видишь.

– Вижу. Что?

– Видишь, что ты всё ещё не встретила своего астрального близнеца.

– Очень остроумно. А ты?

Мы немного помолчали. Разговаривать было лень, впрочем, мне повезло. В том плане, что Тимба был как раз тем человеком, с которым вполне можно молчать, не чувствуя при этом никакой неловкости.

Тени стали длиннее. Время близилось к вечеру, а мы и не заметили? И вроде, даже потемнело вокруг. По непонятной причине мне вдруг стало неуютно.

– Тимба, а если бы ты его встретил? Что бы ты ему сказал?

Тимба улыбнулся и запустил пятерню себе в волосы.

– Что бы я ему сказал? Хм… Что бы я ему сказал… – он уселся, скрестив ноги, на песке рядом со мной, и положил обе руки мне на плечи. Мы уперлись лбами, и смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, совсем как в детстве, когда играли в "гляделки". Это было ни с чем несравнимое ощущение. Мы вроде были всё те же дети… и одновременно уже совсем другие, взрослые и незнакомые друг другу, люди.

– Я бы сказал ему… – он наклонился ещё ближе, почти уткнулся губами в моё ухо, и я ощутила предательские мурашки, пробежавшие по позвоночнику. Я всё время напоминала себе, что это Тимба, мой Тимба, которого я с рождения знаю, но что такое случилось, и почему сейчас я чувствую это всё? Голос его стал тише, потом и вовсе перешёл в шёпот: – Я сказал бы ему: чувак… Эй, чувак… немедленно перестань пялиться на мою девочку, чувак!

Последние три слова он практически проорал мне в ухо. Я чуть не подпрыгнула, и от неожиданности ударила его в грудь рукой.

– Дурак! Тимба, ну какой же ты дурак!

– Ага, – Тимба лыбился от уха до уха. Я смотрела на него, размышляя, не врезать ли ему ещё разок, но вместо этого начала смеяться. И он тоже. Потом я просто захохотала. И он тоже. Так мы гоготали, как двое полоумных, пока не утомились и не повалились в изнеможении обратно на песок. Вдалеке прогрохотал гром. Мы переглянулись и одновременно посмотрели на небо, где лохматый край грозовой тучи медленно наползал на солнце. Дождь? Господи, неужели пойдёт дождь?

– Дурак, – повторила я одними губами. Тимба улыбнулся и послушно кивнул. Я погладила его по щеке. Он зажмурился, совсем как довольный кот, взял мою руку в свою и тихонько поцеловал.

Две большие капли упали с неба на его лицо. Природа смилостивилась над нами, и дождь всё-таки пошёл. Или это были слёзы?

******

В последнее время она так часто снится мне, наша маленькая безымянная бухта. Наше место, наш островок, тщательно скрытый от посторонних глаз. Место не из этого мира. Здесь больше не было никого и никогда, только двое – я и Тимба.

До конца своей жизни я буду помнить это лето, никогда не забуду. Мы смешливые, дерзкие и такие юные, нам всего по шестнадцать. Вокруг бескрайнее море, над головами – безграничное небо, а между нами – бесконечная нежность. И я думала, я искренне верила, что так будет всегда.

– Я люблю тебя, Тимба… Тимба… Ты слышишь, Тимба?..

Люблю.




Глава 0. 2018-й. Октябрь. Шацкий.


Аркадий Петрович начинает и выигрывает. Давайте знакомиться. Краткий курс введения в Сероведение или опасайтесь стать подопытной мышью. Высший разум из нулевой реальности и прочая шизофрения моей жизни.



– У каждого человека есть свой астральный близнец, – протрещало существо, в миру успешно мимикрирующее под профессора психиатрии Аркадия Петровича Шацкого. – Разве ты не слышала об этом, моя дорогая? Ни за что не поверю.

Мы сидели друг напротив друга в строгих кожаных креслах с высокими спинками, в комнате, напоминающей библиотеку какого-то готического замка. Аркадий Петрович задумчиво глядел на расползающееся в воздухе колечко дыма, которое сам только что и выпустил, я же исподволь разглядывала место, в котором находилась. Огромные стеллажи книг, бронзовые канделябры со свечами на стенах, мягкий солнечный свет струится из круглых окошек, расположенных вверху у самого потолка. Загадочно и мистически-красиво. В другое время и при других обстоятельствах мне бы, наверное, здесь даже понравилось.

Разумеется, я отдавала себе отчет, что в реальности этого места не существует, то есть, в том виде, в котором сейчас мне его показывали. Всё это было лишь гипнозом, увлечением странного доктора. А так, какой-то дом и квартира имелись, естественно, только адреса мне никто давать не собирался. Представьте себе, за десять лет я так и не узнала, где мы с Шацким встречались. Видимо, в глубине души он все-таки опасался, хотя кого? Меня? Это смешно.

На самого доктора ЛжеШацкого я старалась не смотреть, и дело было не только в том, что я его ненавидела. Просто при пристальном взгляде на Серого мне всегда открывались истинные очертания того, кто прятался за безобидным человеческим обликом.

– И зачем они нужны? – спросила я равнодушно, хотя сердце моё бахало так, что казалось, его стук услышал бы даже стоящий у противоположной стены. Аркадий Петрович выпустил следующее колечко и блаженно зажмурился. На наших встречах он всегда курил либо трубку, либо дорогие сигары, ничуть не опасаясь возможной смерти от рака лёгких в расцвете лет. Ну, а что ему? Он же Создатель, высшее существо, а они не болеют и не умирают.

Только курят, как выяснилось. Забавно, правда? Создатель, Бессмертный, Творец – а туда же. И ему не чуждо ничто человеческое. Может, ещё и прибухивает вечерком у камина, укутавшись в любимый пледик?

Шацкий скривил в усмешке губы, от чего кончики его усов потешно встопорщились, и господин профессор начал до боли напоминать киношного комика. Веселится. Догадался, о чем я думаю? Да плевать…

– Странный вопрос, Арина. Зачем? Зачем нужны обычные близнецы? Смотри, вот ты пытаешься создать что-то. Естественно, ты задумываешься над тем, что это должно быть что-то полезное. Но так не всегда получается. Ты лепишь из глины фигурку собачки, а у неё одна лапа кривая. Или уши не такие красивые, как хотелось бы. И у тебя есть два варианта, как исправить сделанное. Ты можешь сломать собачку и слепить её заново, или же сделать вторую, то есть такую же, но уже без недостатков. Точно так и в жизни. Взгляни на процесс с точки зрения Творца, и поймёшь, что никакой другой логики в нём искать не стоит.

Кто-то, может, удивился бы, услышав подобную пургу от уважаемого профессора, но я-то за годы нашего общения успела привыкнуть к тому, что временами Аркадий Петрович становился похожим на Безумного Шляпника из "Алисы…". Создатели вообще странные существа. Общаясь с ними, расслабляться нельзя ни в коем случае.

– Вот уж не знаю, – сказала я, обращаясь к своим туфлям. – Вы хотите сказать, что в любой паре близнецов один обязательно бракованный? С кривой ногой, оттопыренными ушами или ещё чем-то там? А второй – его улучшенная копия? Аркадий Петрович, помилуйте, но это же просто… евгеника какая-то!

А с теми, кому повезло родиться в одиночестве, всё ещё радужнее. Добрые Создатели предусмотрели им астрального двойника. Вы это серьёзно? То есть, на тот случай, если я потеряю глаз или половину зубов, или вдруг – тьфу-тьфу-тьфу – у меня начнут сыпаться волосы, можно не переживать, ведь где-то наверняка существует девушка, у которой с зубами и волосами всё о’кей? Ну, нет, это уже даже не евгеника, по-моему, здесь попахивает натуральным бредом.

Действительно, попахивало, причем сильно, и туфли были в том со мной абсолютно солидарны, а вот Аркадий Петрович, по-видимому, нет. Он так сильно прикусил мундштук, что даже скулы побелели. И да, не скрою, именно этого я и добивалась – доктор Шацкий психанул.

– Проще всего назвать бредом то, чему не можешь дать объяснения, – процедил он.

Объяснения, объяснения. Я открыла рот, чтобы сказать, что вообще-то я, и не обязана ничего объяснять. Пусть лучше уважаемый профессор будет так добр, сам объяснит, что здесь происходит. Была же договорённость – больше никаких внезапных и незапланированных встреч.

Ничего из этого сказать я не успела, потому, как просто сложилась пополам от острой боли в животе. Чёрт бы побрал тебя, Аркадий Петрович! Я скрючилась в кресле, продолжая обозревать теперь узоры на паркете. Что ж, сама виновата. Пытаясь уйти в сторону от опасной темы, опять забыла, что шутить с Серым – не самая удачная идея.

Хотя какие уж тут шутки, когда над жизнью и здоровьем самых близких людей висит постоянная угроза. Шацкий прекрасно знал, чем меня взять. Он мог причинить мне боль, но никогда не допустил бы, чтобы со мной случилось настоящее несчастье, не-ет! Я уже не помнила даже, что такое обычный завалящий насморк. Я и без того была связана по рукам и ногам.

******

– Как думаешь, насколько велики шансы обычного человека, встретить своего астрального близнеца? – голос Аркадия Петровича слегка смягчился. Таким тоном он обычно начинал говорить, когда хотел усыпить мою бдительность. Я хорошо знала эту манеру, и тут же мысленно собралась, не позволяя себе расслабиться и растечься. Можно было отшутиться, сказав, что шансы примерно пятьдесят на пятьдесят – либо встретишь, либо нет, но острить мне что-то расхотелось. А чего хотелось – так чтобы всё это оказалось сном. Вот бы сейчас моргнуть, и – о, чудо! – оказаться дома на диване, перед мигающим телеком. И никаких вам шацких, никаких квази-библиотек, никаких двойников.

Увы, но это было невозможно. Какой бы зыбкой не казалась эта странная реальность, исчезнуть она не могла. Зато она могла сжиматься и растягиваться, но тоже не по щучьему веленью, и уж точно не по моему.

– Как я должна ответить на ваш вопрос? – услышала я свой голос, и сама удивилась – что это с ним? Голос доносился, будто сквозь вату. – Я ведь даже не в курсе, кого считать этим… м-м-м?

Сильно захотелось прокашляться. Он всё понял. Чёртов телепат. Ждал, когда я сама проявлю интерес, и тут же радостно затараторил:

– Одно условие. Всего одно, но обязательное. Астральные двойники должны быть рождены в один год, месяц и день. Все остальные характеристики – рост, вес, цвет глаз, наличие родинки на правой щеке, даже пол, уже не имеют определяющего значения. То есть, всё второстепенно.

На самом деле, я знала об этом давно. А Шацкий и не знал, что я знала. Нет, далеко не всё в моей голове было ему доступно.

И это было хорошо.

Аркадий Петрович наклонился, и меня обдало запахом его табака. Странный запах, не слишком табачный, больше было похоже на то, что уважаемый психиатр курил шампунь. Внезапно он подмигнул, вышло как-то панибратски-пошло, словно мы договаривались о чем-то неприличном.

– А теперь представь, Арина, сколько людей на планете, которую вы называете "Земля" рождено, скажем, двадцатого апреля одна тысяча девятьсот девяносто третьего года? Обоих полов, прошу заметить, – Шацкий мечтательно смотрел куда-то вдаль, чуть выше моего левого уха. – Юноши и девушки. Города, страны и континенты. Даже если задаться целью и вычислить их всех, с какой долей вероятности среди всей этой массы ты сможешь найти своего?

"Лишь те, которых сводит вместе сама судьба", – услышала я голос, и руки мои превратились в две ледышки.

Голос из прошлого. Из другой реальности. Из другой жизни. Шацкий его не слышал, продолжая пиликать о чём-то наболевшем.

– Зачем мне его искать? – поток оборвался, я уставилась в узкое лицо с усиками и козлиной бородкой. Аркадия Петровича в человеческом обличии сложно было назвать писаным красавцем, однако дамы бальзаковского и постбальзаковского возраста в большинстве своём находили его милым и даже трогательным. Знали бы они правду!

Вдруг мне очень сильно захотелось послать профессора на три веселых буквы. Вот так прямолинейно, смачно и по-русски.

– Или её. Зачем? Я что, неизлечимо больна и мне срочно требуется пересадка костного мозга? Но тогда мне нужен донор, а не какой-то там астральный родственник. Это ведь не одно и то же, я правильно мыслю, Аркадий Петрович? А раз так, то хочу официально заявить, что не собираюсь искать своего астрального близнеца. Ни своего, ни своей дочери, ни кого-либо из своей семьи. Пусть живут себе спокой…

Для достойного завершения спича мне не хватило ровно одного слога. Аркадий Петрович начал меняться.

Первыми исчезли усики, потом бородка, потом весь волосяной покров с головы. Сама голова увеличилась и вытянулась, превратившись в практически идеальный эллипс. Уши заострились, нос удлинился до уродливого отростка, напоминающего короткий недоразвитый хобот, рот превратился в черную расщелину без губ.

И эта расщелина мне улыбалась, надо же.

– Разумеется, – согласилось существо, именующее себя Создателем или Творцом, а ещё иногда Высшим Разумом – в зависимости от темы и степени важности беседы. – Разумеется. Тебе и не нужно никого искать. Тот, кто надо, сам тебя нашёл, верно?

Кожа существа своим серебристо-серым цветом почему-то напомнила мне свежевыкрашенную кладбищенскую оградку. Над хоботом-носом поблескивали два близко посаженных оранжевых глаза без бровей и ресниц. Я почувствовала подступающую к горлу дурноту.

– Но ведь это поистине удивительно, – продолжило существо, внимательно глядя на меня янтарными гипнотическими огоньками. – Из миллиона шансов. Из миллиона вероятностей. Из миллиона линий пересечений…

Я плыла. Пыла по воздуху, который вдруг стал таким вязким и тягучим, что при желании его можно было потрогать рукой. Предметы вокруг меняли свои очертания, то растягивались, то сжимались, то сворачивались в замысловатые фигуры. Когда Аркадий Петрович проделал со мной такое в первый раз я, признаться, неслабо испугалась, но с тех пор немало воды утекло. Да, гипнозу поддаются девяносто пять процентов людей согласно статистике. Ничего в этом нет особенного. Так зачем?..

Понятное дело, зачем. Дестабилизировать, подавить морально. Выбить почву из-под ног. Показать, в конце концов, кто здесь Хозяин, именно так, с большой буквы Ха.

Меня мутило и выкручивало, и я из последних сил боролась с рвотными позывами, а существо продолжало радостно дудеть в свой хобот. Не поверите, но его серое лицо при этом практически сияло (насколько, конечно, вообще способна сиять могильная плита).

– Великолепно! – восторженно трубило нечто, бывшее ещё четверть часа назад Аркадием Петровичем, и на мгновенье мне даже показалось, что оно вот-вот зарукоплещет в экстазе. – Невероятно! Шикарно! Божественно! Это же просто… это же просто настоящая ментальная регенерация! Попрошу не путать с реинкарнацией!.. Но как? Как ему это удалось? Чудесный мальчик. Идеальный пробанд!

Последнее слово прозвучало как выстрел. Пробанд-банд-банд-банд. Я почти физически ощущала дыру от снаряда, который протаранил меня насквозь в области груди.

– Нет, – сказала я. – Только не Тим. Он никакой мне не близнец. Он родился пятого мая. Совсем в другой день, слышишь ты, чудовище?

Существо смеялось мне в лицо.

– Пожалуйста, не трогайте его!

Не поможет. Бесполезно просить и умолять. Эти твари не по части жалости, уж мне ли было этого не знать. Мы для них – всего лишь подопытные мыши, образцы для исследования. Вот образец номер один – мышка по имени Арина, всегда тебе рады, добро пожаловать в клетку. А это у нас кто такой хорошенький? Образец номер два – мышка по имени Тим. Шустрая, любопытная мышка с живыми черными глазками, вот и твоя клетка. Тебя угораздило влезть, куда не нужно, и теперь это твой дом… располагайся. Вероятнее всего, ты задержишься здесь надолго. Например, до конца дней своих. Потому что ты – идеальный пробанд.

Отчаяние накрыло меня с головой. Некого звать, некуда бежать. Клетка захлопнулась.

******

Это случилось десять лет назад. Мне вот-вот должно было исполниться пятнадцать, на дворе зеленел апрель, ласковое субботнее утро, трам-пампам, вся жизнь впереди и ничего, как говорится, не предвещало… Я торопилась на тренировку. Шла по улице, быстро, почти бегом, как вдруг мою голову пронзила боль, острая, как раскаленная игла. Всё произошло мгновенно, я не успела ни крикнуть, ни даже испугаться толком, просто упала на краю тротуара, и спасибо добрым людям, вызвавшим "Скорую" и не давшим мне умереть.

Очнулась я в понедельник, в первой городской больнице, в палате интенсивной терапии. Врачи исключили инсульт (редкость для столь юного возраста, но случается), а вот исключить мгновенную кому и клиническую смерть уже не получится.

Поначалу все думали, что мне повезло. Я не стала инвалидом, и вообще молодой крепкий организм восстанавливался стремительными темпами. Мне, правда, пришлось остаться на второй год в девятом классе, но это уже такие мелочи по сравнению с сомнительной перспективой остаться на всю жизнь овощем, ведь верно?

Однако в те два дня, что я провела в коме, кое-что произошло. Мое тело лежало на больничной койке, но этого я не осознавала, потому что на самом деле была совсем в другом месте. В очень странном месте. Я попала в Отру – страну, очутиться в которой можно было лишь заснув или… умерев.

О людях, сумевших вернуться "с того света", написано много, не я первая, не я последняя. Впоследствии я перечитала в Интернете, наверное, километры воспоминаний. Большинство были похожи, как будто "возвращенцы" их друг у друга списывали. Свет в конце тоннеля, души покойных родственников, райская музыка и прочее бла-бла-бла. К сожалению, мне ничего из этого не показали.

Я бродила по необычному городу, порой сильно напоминающему мой родной, но в какой-то странной, искаженной проекции, как будто на картинах сюрреалистов (или в гипнотических снах Аркадия Петровича). Мне встречались разные существа, а также люди, которые были людьми когда-то, и люди, которые были не совсем людьми. Я побывала в нокраоресе – гиблом месте, из которого меня вывела прекрасная девушка-Оборотень Яокка Ланшун. Я помогла нескольким людям не умереть во сне. Но, самое главное – я должна была спасти Короля, Правителя Отры, от его злобного и опасного двойника Боеуса Рыбтайга. Вот только совсем не помнила, удалось ли? Вернулся ли Король Сон, или его место по-прежнему занимал сумасшедший близнец-убийца? За десять лет этого я так и не выяснила.

Наверно, в той реальности я и подцепила какой-то неизвестный науке (нашей науке) вирус. Вирус, постепенно изменивший меня и мой разум. Вернулась я уже не той, что была.

Внешне всё оставалось по-прежнему, однако я стала ловить себя на мысли, что происходит нечто непонятное. Я вдруг осознала, что могу предсказывать будущее (далеко не всегда, и не точно, но всё же). Иногда находились давно пропавшие вещи, иногда, стоило чуть поднапрячься, я слышала, о чем говорят люди на другом конце огромного зала. А ещё могла только по голосу, даже не глядя на человека, легко определить, говорит он правду или лжёт.

Но всё это не главное.

Я начала видеть ауры людей. Это было так странно. Не то, чтобы все вдруг взяли и превратились в инопланетян, замотанных в коконы, нет. Ауры большинства вообще не представляли собой ничего особенного, так, невзрачная белесая оболочка, слегка напоминающая полиэтиленовый пакет. И то, если долго присматриваться. Интересовал меня лишь небольшой процент людей, имеющий сияние более яркое, и к тому же цветное. За это их называли Цветными или Светящимися, и к ним я обязательно вернусь немного позже.

А главное, теперь я могла видеть их. Тех самых, что гордо именовали себя Создателями или Творцами.

Кстати, я сама их никогда, даже мысленно, так не звала. Творцы? Вот уж хрен вам.

Я называла их Серыми, просто Серыми, именно такого они были цвета.

******

Серые веками жили среди нас, и в человеческом облике вы ни за что не отличили бы одного из них от сантехника, гаишника или паспортистки ближайшего домоуправления. Вы могли каждый вечер перебрасываться парой фраз с симпатичной продавщицей в супермаркете, годами здороваться в буфете с Любочкой из отдела планирования, ругать местную власть с соседом из третьего подъезда, и понятия не иметь о том, кем они являются на самом деле. Серые врачи в больницах, Серые учителя в школах, Серые полицейские охраняли мирный сон граждан. Серые могли быть где угодно и кем угодно (хотя больше всего они почему-то тяготели к медицине – врачи, санитары, медсёстры). И лишь только детей – Серых я не встречала никогда.

Эти существа утверждали, что именно они создали нашу маленькую планетку и, между прочим, нас с вами тоже. Якобы всё человечество являлось результатом одного грандиозного эксперимента, затеянного когда-то их высшей, Серой Расой. Дарвин, наверняка, извертелся в гробу, узнав, какие величайшие Серые умы трудились, не покладая рук, чтобы ты, и ты, и вот ты, человек, мог спокойно выпить с утра чашечку кофе и бежать на свою работу. А в воскресенье отвести детей в парк или на каток. А летом съездить к тёще в Воронеж или по путёвке в Турцию. Бред, скажете вы. Какие ещё Серые? Она определённо спятила.

Знаете, я тоже не сразу этому поверила. Как-то не очень легко давалось осознание того, что человек разумный не есть самое чудесное из всех созданий природы и верхушка эволюции, а всего лишь подопытный кролик, да ещё и в руках каких-то непонятных существ, внешне по крайней мире, сильно отличающихся от навязанного с детства образа Бога Отца. Но Серые… они могли быть убедительными.

Точнее, Серый, потому что общалась я только с одним их представителем – Аркадием Петровичем Шацким. Прочие избегали меня, уж не знаю, по какой причине, а Шацкий – нет. Аркадий Петрович был напротив, весьма настойчив, если не сказать – навязчив, он сам меня нашёл после комы, и смог внушить незаменимость своей персоны. Проще говоря – вылечил меня (в дальнейшем я начала подозревать, что вылечил от того, чем сам поначалу и заразил). Ну, а потом уже пошло "по накатанной".

Шацкий и поведал мне такое, от чего у нормального человека наверняка бы "поехала крыша", спасибо, что моей ехать дальше было уже и так некуда. Несмотря на всю тщательную подготовку, приблизительно к концу двадцатого столетия Великий Эксперимент Серых оказался едва ли не на грани срыва. И причиной тому стали… да-да, именно мы. Люди.

Люди не оправдали надежд, возложенных на них их Серыми Создателями. Внезапно многие из них оказались жадными, тупыми, ленивыми, алчными и жестокими, а порой и вовсе сумасшедшими. Серые не задумывали их такими, честное слово. Они мечтали о картине идеального мира, населённого идеальными созданиями, но что-то постоянно не срасталось. Как Серые ни бились, остановить череду пороков в человеческой среде они не могли. Люди продолжали грабить, убивать, насиловать, воровство и коррупция достигли неслыханных размеров, вдобавок ко всему начали поднимать голову мировой терроризм и ЛГБТ-истерия. И даже это, представьте себе, было только половиной беды. Вторая же половина заключалась в стремительно растущих генетических мутациях, неизлечимых наследственных заболеваниях, поражавших всё большее количество населения. С этим ничего нельзя было поделать, и однажды просто случилось то, что когда-то случается с каждой неотлаженной и плохо управляемой игрушкой – она стала надоедать своему владельцу. Точнее, владельцам.

Всё чаще на их, Серых Сборищах (они называли их консилиумами, на медицинский манер) озвучивались мысли о том, что дальше так продолжаться не может. То ли пора менять масло в механизме, то ли сам механизм. Всё оказалось гораздо серьёзнее, чем предполагалось, и человечеству, что называется, поставили на вид.

Самая гуманно настроенная группировка (так они себя и называли – Гуманисты) – и самая, увы, малочисленная – считала, что нас ещё можно как-то вылечить. Их ярые оппоненты – Циники – были уверены, что опыт провалился, и самым гуманным на самом деле стало бы быстрое и безболезненное уничтожение сразу всей человеческой расы. Немногочисленные же остатки Серых, не причисляющих себя к двум первым течениям (так называемые Нейтралы), склонялись к тому, что лучше вообще не делать ничего, а запастись попкорном и спокойно наблюдать, как люди уничтожат себя сами, без чьей-либо помощи. К слову, сам Аркадий Петрович причислял себя к первой группе (во всяком случае, именно в этом он годами пытался меня убедить).

Серые, в лице Шацкого, вычислили меня практически сразу, и в этом мне точно некого винить, кроме себя самой. Возможно, будь я старше и умнее, и знай, чем всё обернётся, я бы скрывала обретенные способности до конца дней своих, но мне было пятнадцать, я была буйным неуравновешенным подростком и, конечно, мечтала спасти мир. Аркадий Петрович обработал меня в один присест, я даже сообразить толком ничего не успела. Создатели предложили мне сотрудничество! И я… согласилась.

Позже я расскажу в подробностях, в чем это самое сотрудничество заключалось, и в какой момент я начала догадываться, что где-то скрывается подвох. Как только до меня дошло, для чего меня используют на самом деле, я попыталась соскочить с крючка. Поначалу мне даже показалось, что попытка увенчалась успехом, и большей глупости с моей стороны было невозможно представить. Если бы только я знала, какую цену придется заплатить за этот "успех"!..

В общем, смысла нет ходить вокруг да около. Я вернулась, и "сотрудничаю" с Серыми до сих пор. Мне приходится это делать. Они не оставили мне выбора. Вы всё поймёте, когда узнаете, что со мной в клетке невольно оказалась ещё одна мышка, совсем маленький мышонок, который только-только пошёл в этом году в первый класс. Моя дочь Сашка.

Не помню, когда именно я начала подозревать, что она тоже ИХ видит, а когда, наконец, осознала это, то пришла в такой неописуемый ужас, что несколько минут просто не могла дышать. Казалось, сердце моё остановилось, и я сейчас рухну замертво.

Как это могло случиться? Этот проклятый вирус передался моему ребенку по наследству? Иного объяснения я найти не могла. Иногда у меня возникали мысли, что я могу кого-нибудь заразить, хотя бы на некоторое время, но Сашкин случай был особый. Похоже, такой она родилась.

Едва прошёл первый шок, я начала думать о том, как нам жить дальше. Я должна была уберечь своего ребёнка, и постепенно мы с Сашкой создали себе вторую жизнь – тайную, о которой знали только двое. Чуть не с самых пеленок я ежедневно и ежеминутно, неустанно и методично учила дочь молчать, и никогда, ни при каких обстоятельствах, НИКОМУ не говорить о том, что она видит их. Только так я могла её спасти. Иначе – либо диагноз с консультациями психиатра и обследованиями в клинике каждые полгода, либо…

О втором мне не хотелось даже думать. Пока нам с Сашкой удавалось их провести. Не знаю, каким чудом, но удавалось. Что Серые сделали бы с моим ребёнком, узнав, что целых семь лет мы успешно водили их за нос? Я не знаю, и не желаю знать. Сашка – моя плоть и кровь, самое дорогое, что есть у меня на свете, без неё нет смысла моего существования. Ну, а потом…

Потом появился Тим. Тим, который до нашей встречи жил своей жизнью, и уж точно не был виноват ни в чём – разве в том, что влюбился не в ту девушку? И сразу всё очень усложнилось.

Я совершила очередную ошибку. Мне нужно было разорвать нашу связь, сразу, как только возникли первые импульсы, как только меня потянуло к этому человеку, но я не сделала этого. Притяжение оказалось сильнее, и я, считавшая себя до этого опытным вратарём, продолжала пропускать один за другим голы в свои ворота до тех самых пор, пока не стало слишком поздно. Они узнали, они всё узнали, и клетка была захлопнута уверенной Серой рукой. Весёлый мышонок Тим (уникальный мальчик, идеальный пробанд) оказался в западне, пока ещё сам того не ведая. Если с ним что-то случится, вина будет на мне. И мне придётся тащить ещё один камень на своих плечах до конца моей никчемной жизни… ох, нет, пожалуйста, только не это!..

******

Мне показалось, что последние слова я произнесла вслух, возможно даже прокричала их, но полной уверенности в том не было. Очнулась я оттого, что кто-то хлопал меня по щекам. С трудом разомкнув свинцовые веки, я увидела перед собой холёные усики и бородку – за время моей "отключки" Аркадий Петрович снова успел принять человеческий облик.

– Надо же, какие все стали нежные, – проворчал Шацкий. – Чуть что – и сразу в обморок, взяли моду. С возвращением, дорогая! Как ты себя чувствуешь?

Чувствовала я себя ужасно. Голова раскалывалась, ломило всё тело, и во рту было сухо, как в пустыне. Ужасно хотелось пить. Обычно от гипноза Аркадия Петровича так погано мне не бывало, разве что немного кружилась голова, да перед глазами расплывались круги, но в этот раз что-то пошло не так. Возможно, меня просто захотели наказать.

– Ты в порядке? – продолжал докапываться Шацкий, и от этого наигранного участия мне захотелось плюнуть ему в лицо. Внезапно я подумала: а смогла бы я повторить то, что не удалось четыре года назад? И реально ли вообще это сделать?

Аркадий Петрович усмехнулся и пальцами пригладил бородку.

– На твоём месте я выбросил бы эти мысли из головы, – в голосе профессора прозвучали металлические нотки. – Они вредны. Они порочны. Они разрушают тебя.

Шацкий поднёс руку к моему лбу, но не дотронулся до него, а задержал пальцы в паре сантиметров. Ни дать, ни взять, проповедник, приступивший к сеансу экзорцизма.

Впрочем, мне было плевать. Делай, что хочешь, только больше не превращайся, умоляю.

– Что вам нужно? – прошептала я, вновь закрывая глаза. Спать. Как же хотелось спать.

Сквозь пелену сна или дурмана, я слышала голос своего мучителя, в котором сквозило (и это было самым забавным) удивление:

– Что нужно? Что нужно… Дорогая, ничего нового. Сотрудничество, только сотрудничество.

Конечно. Сотрудничество, что же ещё? Это так у них называлось.

Но у меня не было выбора, вы же помните? Сашка… Не открывая глаз, я кивнула.

– Хорошо. Всё, что скажете. Но пообещайте мне, что не тронете Тима. Не причините ему вреда.

– Ну что ты такое говоришь, милая?.. Вреда? Этому милейшему мальчику? Никто и не помышлял о подобном. Мне кажется, ты слишком сильно нервничаешь и накручиваешь себя. Возможно, тебе стоит отдохнуть…

Да. Отдохнуть. А ещё лучше – умереть. Остался один вопрос – почему я не сделала этого десять лет назад? Сразу решила бы столько проблем.

Однако мне стало немного легче. Помните, я говорила, что после комы научилась распознавать ложь в голосе собеседника, даже не глядя на него? Так вот, видимо на Серых это тоже распространялось, во всяком случае, сейчас я была совершенно уверена, что Аркадий Петрович мне не врал. То есть, он, конечно же, лукавил, смешно было надеяться, что Серые вот так возьмут и забудут о Тиме, но и делать что-либо, что могло ему навредить, они не собирались тоже. По крайней мере, пока. Пока они хотели только наблюдать. Изучать.

У нас есть в запасе время. Немного, но есть.

******

Водитель, лица которого я никогда не видела, доставил меня как обычно к самым воротам. Оказавшись дома, я рухнула на диван и расплакалась. Часы показывали без четверти четыре, через полчаса надо было ехать забирать Сашку с танцев, а у меня просто не осталось сил. Казалось, Серый высосал из меня всё, что было возможно.

Чувство безысходности придавило меня к этому чёртовому дивану и размазало по нему. Куда идти, кого просить о помощи? Однажды я попыталась рассказать обо всём, что знаю, о тех, что живут среди нас, прикидываясь людьми, и о том, что они творят, и вот итог. Параноидальная шизофрения, синдром Капгра, синдром Кандинского-Клерамбо. Красиво звучит, да? Красиво и зловеще. Это мой официальный врачебный диагноз. Вы даже не представляете, сколько стоило моему отцу связей и нервов скрыть его от общественности. Папа не мог позволить себе иметь дочь-шизофреничку, его статус этого не допускал. А если б он узнал, что ещё и внучка…

Нет, одернула я себя. С Сашкой такого не произойдет. Никто никогда не узнает, я этого не допущу.

Но оставался ещё Тим. Тим, ворвавшийся в мою унылую реальность озорным весенним ветром, и выставивший навзничь все форточки. Тим, живущий здесь и сейчас, вдыхающий полной грудью каждую минуту и идущий по миру с душой нараспашку.

Прямо совсем, как я… когда-то. Лет сто тому назад, в прошлой жизни, которая будто и не моей была совсем.

Я не могла сказать Тиму правды. Он не поверит мне. А если поверит? Не факт, что от этого не станет только хуже. Ведь самого главного Серые так ещё и не знали – Тим тоже был особенный.

Они и не узнают, поклялась я себе. И тогда же, не вставая с дивана, приняла решение – мы должны расстаться. Как бы больно мне не было, я это переживу, ведь я уже переживала и не такое. А Тим? Ему не будет больно, во всяком случае, не очень. Я придумала, как всё устроить. Нужно всего лишь сделать так, чтобы он, как бы случайно, узнал о моём диагнозе. Тогда всё сложится прекрасно, он сам от меня откажется. В том, что это произойдёт, я не сомневалась, кому нужна шизофреничка, да ещё и с "приданым" в виде дочери-школьницы? Нормальных, что ли, мало? Не исключаю, что он исчезнет из моей жизни, даже не попрощавшись, ну что ж. В его среде это вообще нормальное явление. Если так случится, я смогу это принять. Зато я буду знать, что он жив и здоров, и возможно даже счастлив… с какой-то другой девушкой.

Правда, оставался ещё один невыясненный момент: сам-то Тим знает, что он такой? Из предыдущего опыта моего общения со Светящимися я выяснила, что большинство из них всё-таки знали, во всяком случае, догадывались, что кое-что с ними не так. Некоторые даже научились использовать свой потенциал на практике – с различной степенью успешности. Но Тим за время нашего знакомства до сих пор ничем себя не выдал – ни словом, ни жестом, ни каким-либо иным образом не подал даже намёка, что обладает какой-либо сверхспособностью. Либо он действительно ни о чём не подозревает (что маловероятно), либо так успешно шифруется. Проблема состояла ещё и в том, что я даже не знала, чего вообще от него ожидать.

Я вспомнила, как он махал мне рукой, стоя на ступеньках отеля, и от его ладони отскакивали оранжевые блики. Оранжевый. Последний в линейке цветов К.О.У.Л., самый редкий тип. И самый опасный… для них.

Опасный, вот именно. Иначе, почему за все годы нашего "сотрудничества", Аркадий Петрович так ни разу и не рассказал мне о том, на что способны Оранжевые? Каков их дар и почему их следует бояться, на чём неизменно настаивал Шацкий? Кроме того, что этот тип Цветных ещё недостаточно изучен, я так и не смогла ничего от него добиться. Так стоило ли обманывать саму себя? Тим никогда не будет в безопасности, пока они рядом и знают о его существовании. Тиму очень сильно повезло в том, что Серые не могли различать Светящихся по оттенкам. Это я, я была их глазами, они заставили меня, и мой собственный дар превратился в проклятье.




Глава 1. 2009-й. Апрель. "Амадеус".




Из каратистов в рокеры. Роман Зуев убивает в себе мизогиниста, а я ломаю вековые традиции "Амадеуса". Валентино, глоссофобия и прочие наши с Тимбой маленькие секреты.[1 - Некоторые главы первой части по хронологии явно должны находиться во второй, которая носит название "…После", но так, как многое из этого было написано раньше, чем книга, наконец, начала приобретать "причесанный" вид, и мне жаль нарушать расстановку, то я решила оставить их здесь. Не судите строго (прим. Автора).]



А ведь поначалу меня в группу даже брать не хотели. И причиной тому была… моя гендерная принадлежность. Смешно, но это правда. Так уж сложилось исторически, что солистами в "Амадеусе" всегда были мальчики. И гитаристами, и ударниками, и даже клавишниками – мальчики. Проще говоря, девочек в "Амадеусе" не водилось отродясь, это был исключительно мужской коллектив – до тех самых пор, пока на глаза мне не попалось объявление, приклеенное в школьном коридоре, на стене между Доской Почёта и стендом "Лучшие выпускники нашей школы".

Обычно проходя мимо "Лучших выпускников…" я невольно цеплялась взглядом за фото, расположенное в левом верхнем углу. Мой старший брат Александр собственной персоной, точнее, его довольный, лыбящийся портрет. Саня был красавчиком, чего уж там – синеглазый, черноволосый, ростом под два метра, косая сажень в плечах (два метра, конечно, по фото не определишь, но всё остальное – вполне). Девчонки за ним бегали табунами. Но он, помимо этого, был ещё и страшно умным, что порой дико меня бесило. Особенно когда учителя начинали тыкать носом: "Вот твой брат то, да твой брат се!.. А ты?.."

А что я? Я вроде никогда и не претендовала на учёную степень. Меня вполне устраивали мои тройки по физике и английскому, особенно те, которые удавалось получить "за красивые глаза", то есть "на халяву". То есть, за спортивные достижения, если уж быть до конца откровенной, и чтобы вы не подумали, что халява давалась мне слишком легко. И почему бы, в конце концов, нет, если моя репутация работала, в том числе, и на благо родного учебного заведения? В итоге им ведь всё равно пришлось повесить мою физию на соседнюю от "выпускников" доску, потому что столько кубков и медалей не было больше ни у одного ребенка из школы. Обо мне даже телевидение приезжало снимать репортаж, да не какое-нибудь там местное, а самое настоящее московское. Так что все эти попреки братом были, на мой взгляд, как там, у Ильфа и Петрова? Крайне неуместны.

Естественно, это всё было в той, прошлой жизни, до того самого чудесного весеннего утра, до комы. А данное событие произошло уже год спустя. В тот день я решила кардинальным образом сменить свою карьеру.

******

Итак, я шла, рассеянно скользя глазами от Сашиного портрета к своему, и где-то как раз посередине между ними углядела прилепленный на скотч лист бумаги. Ничем не примечательный, обычного формата А4. Объявление гласило, что в рок-группу (гы) "Амадеус" срочно требуется солист, парень 14-18 лет, умеющий петь, учащийся или выпускник школы № 36 (это было важно, так тоже сложилось исторически, чужим, знаете ли, здесь не место). В общем, я подходила по всем параметрам, кроме одного – ну, не парень я, что поделать? Дискриминация, само собой, но такова была традиция, а против традиций не попрешь. Кастинг для всех желающих претендентов был назначен на воскресенье, с 13 до 15 часов, место проведения – "база", оно же репетиционное помещение инв. № Б/Н[2 - Без номера, стало быть]. То есть вторая, пустая, половина школьного склада. Туда-то мы с Тимбой и приперлись накануне вечером, в субботу. Кастинги меня никогда особо не вдохновляли, зато я прекрасно знала распорядок репетиций "Амадеуса", поскольку мой дом находился неподалеку, и окна выходили на сторону школы, а слышимость в районе была отменная. На дворе стоял апрель месяц, самое начало, до моего шестнадцатого дня рождения оставалось чуть больше двух недель.

Состав группы на тот момент насчитывал четверых парней – двух Максов, Романа и Дениса. Дэн и один из Максов в этом году оканчивали школу, остальные двое уже выпустились, но продолжали оставаться членами бэнда (на сей счёт традиции были более лояльными). Впрочем, это уже подробности, которые меня волновали мало – гораздо важнее был тот факт, что все парни жили в нашем районе и знали моего брата, отчего вероятность того, что нас не выкинут за дверь в первые же пять минут, сильно повышалась. Хотя Тимба всё равно до последнего сомневался, и своим нытьем едва не довел меня до белого каления. Уже почти перед самым входом я вскипела и велела ему валить домой к маме. Тимба заткнулся, наконец, но, слава богу, не послушался.

– Чё надо? – участливо спросил Ромка Зуев, стоило нашей парочке объявиться на пороге. Я ответила, что мы гуляли и зашли погреться. Начало апреля в тот год, и правда, выдалось на редкость холодным. Ромка хмыкнул, пожал плечами, но протестовать не стал.

В принципе, Зуев всегда был неплохим чуваком, вот только ему катастрофически не везло с женщинами. Первый раз он женился в августе того же года, но спустя пару лет любимая супруга нашла другого, и ушла, прихватив с собой грудного Ромкиного сына, а заодно и всю бытовую технику из квартиры. Роман горевал сильно, но недолго, и вскоре вновь поспешил связать себя узами Гименея. Вторая жена оказалась большой любительницей зелёного змия, и приключений по пьяной лавочке, причем не всегда пристойных. Её Рома, в конце концов, выгнал сам, после чего в растрёпанных чувствах едва не спился тоже, и предки определили его в какую-то крутую израильскую клинику – поправить здоровье.

Но все эти беды на Ромкину голову свалились позднее, а той весной Зуев ещё не стал алкоголиком и женоненавистником, и всё у него было хорошо. Если не считать отсутствия в группе солиста, конечно же.

– Дверь плотнее закрывайте, тепло выходит, – добавил Роман и склонился над своей гитарой, которую как раз настраивал. Остальные парни приветственно покивали нам, вполне себе дружелюбно. Я это расценила, как добрый знак и, не откладывая в долгий ящик, ухватила быка за рога:

– Ребят… Рома… там, в школе, объявление, – сказала я, для достоверности потыкав большим пальцем правой руки себе за плечо. – Да, я помню, там написано, что кастинг в воскресенье, просто… в воскресенье мне очень неудобно. Никак.

Все сразу уставились на меня, точнее на нас. Тимба закашлялся, и я легонько ткнула его в бок локтем. Нашел время давиться.

– Так вам нужен солист? – наступала я, глядя на Зуева. Потому что, вроде как, именно он был здесь старшим. Директора, администратора и уж тем более продюсера школьному коллективу взять было негде, да и незачем. – Кстати, а с Костей что случилось?

Костя был предыдущим солистом "Амадеуса". Мне он никогда не нравился – в смысле, как певец, гундосый и писклявый. А внешне-то он был ничего, даже симпатичный, девчонки на школьных концертах млели и писали, по выражению моего брата, кипятком.

– Что случилось? – буркнул Зуев. – Да мы его съели.

Пацаны захмыкали. Я тоже улыбнулась, за компанию, хоть шутка и не показалась мне смешной. Только Тимба обреченно вздохнул, разглядывая свои ботинки. Роман посмотрел на него и поскреб подбородок. На лице его читалось сомнение.

– Миронов, – сказал он. – А ты че, запел у нас что ли? И давно?

Тимбины глаза, и без того не маленькие, стали в два раза больше.

– Я? Запел?

Он испуганно покосился в мою сторону. Боже, Тимба, мой бедный Тимба. Ромка подумал, что это он хочет стать солистом группы. Я чуть не расхохоталась в голос. Тимба – певец – это был бы тот ещё анекдот.

– Тимочка с мамочкой пришел, – сострил Макс Ломов, тот, который учился в одиннадцатом. "База" ответила ему одобрительным ржачем. Уши Тимбы запылали, и я поспешила на выручку своему другу, который уже находился на тот момент в предынфарктном состоянии. Но предварительно записала Ломова на подкорку головного мозга, в свой личный блокнот в графу "Обсудим позже". Это я-то "мамочка"? Погоди, Максик, я тебе припомню!

– Рома, ну нет же! – выпалила я. – Это не он. Это я! Я запела. И хочу петь в "Амадеусе".

Смех сразу стих, и теперь парни пялились только на меня. Тимба перестал представлять для них интерес и выпал из поля зрения (чему, по-моему, несказанно обрадовался).

– Ты? – недоверчиво переспросил Зуев. – Ты хочешь петь в "Амадеусе"? В нашей группе?

То ли он не поверил своим ушам, то ли решил, что я прикалываюсь. И я, наверное, уже сейчас должна была с разбегу вылетать за дверь, если бы не тень старшего брата, незримо маячившая за моей спиной. Это был весомый аргумент. Тимба беспрестанно дергал меня за рукав, чем капец, как раздражал.

– Да хватит! – я вырвала у него руку и достаточно бесцеремонно пихнула в плечо. – Хватит меня трясти! Чего ты вообще за мной потащился? Надо было дома, с мамой сидеть. Да, я хочу петь в группе. Что в этом криминального, в конце концов? Я имею право!..

– Арина, хорош! – оборвал меня второй Макс, Одинцов. Наш славный ударник, которого за глаза (конечно же, любя) мы часто звали "убийцей барабанных перепонок". – Что с тобой, ты с какого дуба упала? Чё за концерт по заявкам радиослушателей? Нам нужен солист, понимаешь? Солист! Маль-чик.

Последнее слово Макс произнес по слогам и, видимо, чтобы до меня дошло быстрее, ткнул указательным пальцем в Тимбу. Тот вжался спиной в дверь с выражением лица, которое я обычно называла: "Что я здесь делаю, где моя норка?", и я на всякий случай загородила его собой.

– Мальчик, девочка, – я пожала плечами. – Какая разница? Чем я вам не мальчик, …то есть, чем я хуже мальчика? Что за дурацкие предрассудки?

Ребята переглянулись между собой. Как пишут в старых дамских романах, вечер переставал быть томным.

– Издеваешься? – спросил Роман почти ласково. Я поняла, что таки сейчас выйду прогуляться на свежий воздух (и даже Саниного авторитета не хватит мне помочь), и в опережение конкретных боевых действий, завопила во всю глотку:

– Это дискриминация по половому признаку! Вы не имеете никакого права отказывать мне только из-за того, что я – не пацан!

Зуев замахал руками:

– Арина, не кипешуй! Какая дискриминация? В "Амадеусе" никогда в жизни не было девчонок. С чего вдруг именно сейчас мы должны менять устои? Какая муха тебя укусила вообще? Возомнила себя великой певицей… сходи в караоке, что ли, и успокойся. Всё, хватит! Согрелись? Тогда валите отсюда, нам надо репетировать.

Тимба без долгих уговоров начал просачиваться в дверь, и даже попытался утянуть меня за собой, но не тут-то было.

– Конечно, дискриминация! – отступать я не собиралась, вот уж фиг им. – Значит, как на заводе вкалывать или в офисе, так женщины должны наравне с мужчинами, да ещё и детей между делом роди и воспитай. А как петь в группе, так извините: "У нас только мальчики!" – передразнила я Романа. – А ты ведь даже послушать не захотел, может, я очень хорошо пою. Знаешь, кто ты, Зуев? Ты… ты самый настоящий… мизогинист!

В репетиционной вновь повисла тишина. Я слышала, как Тимба дышит над моим ухом, и пыталась угадать, о чем он сейчас думает. Гадать тут особо было и нечего – наверняка друг размышлял над тем, когда я успела окончательно сбрендить, хотя каждый раз казалось, что "окончательнее" дальше уже и некуда. Парни продолжали переглядываться, словно пытаясь понять, оскорбила я Ромку совсем неприличным словом, или же ещё ничего, сойдет. У Зуева меж тем от подобной борзости просто отпала челюсть.

– Чё? – переспросил он тихо. – Кто? Кто я?

– Мизогинист, – повторила я, злорадно чеканя каждый слог.

– Человек, страдающий мизогинией, – отмер Тимба за моей спиной. – То есть ненавистью, неприязненными ощущениями, либо просто предубеждениями по отношению к женщине.

– Во-во, – поддакнула я. – Предубеждениями. Типа баба на корабле – к несчастью. Ты, Зуев, в двадцать первом веке живешь, а всё ещё мыслишь доисторическими категориями. Завязывай, по-хорошему прошу!

– Чи-во?

Кажется, я всё же перегнула палку. Роман не выдержал и приподнял свой зад со стула. До апокалипсиса оставалось секунд пятнадцать, примерно столько же и у нас с Тимбой на то, чтобы успеть сбежать.

– Это кто тут у нас страдающий? Это чем я там мыслю? Ребятки, вы совсем берега попутали? Да я вас сейчас…

Зуев сделал шаг в нашу сторону. Я смотрела с любопытством. Ромку я не боялась, конечно, ну, разве что чуть-чуть. Он хоть и здоровый лось, но ведь на самом же деле не станет со мною драться?

И тем более, с Тимбой. Его бить – это вообще кощунство.

Хотя на то, чтобы вытолкать непрошенных гостей взашей из помещения Зуева хватило бы вполне. Но тут, как обычно, откуда не ждали, подоспела помощь – в лице хилого и тощего, как Смерть, клавишника Дэна Петрова.

– А я думал, те, ну, то есть эти, которые женщин не любят, называются "геи", – сказал он задумчиво, вроде как не кому-то, а самому себе. На секунду после этого стало тихо, а потом "база" взорвалась.

Каким чудом от этого взрыва потолок не рухнул на наши же головы, я до сих пор удивляюсь. Ржали все, как в последний раз – оба Макса, сам Денис, даже Тимба заулыбался. И только мы с Зуевым не смеялись, а буравили друг друга взглядами. Роман не выдержал первым:

– Хватит меня гипнотизировать, Арина! Думаешь, если Саня мой друг, так и тебе всё можно? Я не возьму тебя, и это окончательный ответ. Миронов! – сходу переключился он на Тимбу. – Ты чё зенки вылупил? Хватит стоять, как баран! Катись отсюда и подругу свою утаскивай. По дороге расскажешь ей, чем мальчик отличается от девочки, раз она до сих пор не в курсе.

Тимба вздрогнул и весь напрягся, как натянутая гитарная струна. На его бледных скулах заиграли алые пятна румянца. Бедный Тимба вечно огребал из-за меня от парней, но никогда не жаловался и всё сносил со стоическим смирением. Хотя я достаточно рано поняла, что чаще всего ребята подкалывали его из банальной зависти. Ну, конечно, ведь дружить со мной мечтали все мальчишки, а я дружила с Тимбой, и никто не понимал, какого, собственно, фига?.. А я никому ничего и не собиралась объяснять.

Просто Тимба, он всегда был со мной. Мой верный оруженосец, мой паж при королеве, моя безмолвная (впрочем, последнее далеко не всегда) и неотступная тень.

Нет, всё не так.

Мой лучший друг, мой братишка. Моя самая первая, такая наивная, полудетская и чистая до хрустального звона в своей искренности, любовь.

Прости меня, Тимба. Если слышишь, если сможешь, прости…

******

Я почувствовала, что начинаю закипать. Роман Зуев, конечно, был старше и сильнее, и вообще на данный момент от него зависела моя дальнейшая судьба, но Тимбу зацепил он зря. Ох, зря!

Ухватившись со всей силы правой рукой за "собачку" на куртке, я сделала шаг вперёд. Тимба попытался меня остановить, но я одним только взглядом пригвоздила его к месту. Я умела.

– Всё! Валите отсюда оба, вы меня достали! Клоуны, блин! – не унимался Зуев. Остальные ребята больше не смеялись, напряженно помалкивали. Ситуация и правда складывалась неловкая. Что ж, тем более, достаточно разводить китайские церемонии. Пришла пора, идти ва-банк.

На "базе" становилось жарко. Я медленно расстегнула молнию на куртке, закинула волосы на плечо. И сразу заметила забрезживший в глазах членов группы (во всяком случае, тех, которые не брызгали сейчас в исступлении слюной) интерес.

В детстве я была мелкой и тощей угловатой пацанкой, и фигура моя до определённого времени не отличалась даже намёком на будущую соблазнительность. Лет с одиннадцати девчонки в школе уже вовсю хвастались и сравнивали, где у кого и что выросло, а мне и похвастаться было нечем. Шкетка и шкетка, правда, жилистая (ну, это из-за спорта). И так было вплоть до прошлого года, когда вдруг начало меняться всё, и ещё кое-что. Как будто это кома каким-то нежданным – негаданным образом заодно и посодействовала превращению гадкого утенка в прекрасного лебедя.

Всего лишь за осень и зиму я успела незаметно и весьма приятно округлиться во всех нужных местах. Причем, повторюсь, именно там, где надо, и ничего лишнего. Моя грудь, которой раньше просто не было, за это же время выросла аж до третьего размера, и вот уже знакомые ребята, ранее не стеснявшиеся в моём присутствии высморкаться пальцем и вытереть о штанину руку, начинали при встрече бледнеть, краснеть, заикаться и нести околесицу. Одноклассницы, ещё в сентябре обращавшие на меня внимания не больше, чем на швабру в углу, теперь улыбались в глаза, а за спиной шушукались и брызгали от зависти слюной. А бедолага Тимба, у которого все эти метаморфозы происходили буквально на глазах!.. Он и вовсе погибал день за днем, но об этом позже.

Сейчас на эту самую грудь восторженно таращился весь состав "Амадеуса", (кроме, разве что, Романа, медленно, но верно возвращающегося с планеты "Псих-одиночка" на бренную землю). Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность, потому что под ветровкой на мне была лишь черная майка на тонких бретельках. Тимба недовольно сопел над ухом, но я решила, что он переживёт. Отелло, подумаешь тоже мне. Цель была важнее, и ради её достижения годились любые средства. И да, Зуев сильно ошибался, я прекрасно знала, чем мальчики отличаются от девочек.

Вторые определённо были умнее. И обладали умением вовремя вытащить козырь из рукава.

Мой главный козырь заключался отнюдь не во внешнем виде, просто я ещё раздумывала, доставать ли его. Хотя, чего здесь думать? Сиськи у меня теперь были что надо, и "на лицо" я очень даже себе ничего, однако, чтобы пробить стену многолетнего предубеждения, этого, пожалуй, будет маловато.

– Значит, нет? – сказала я и, выдержав паузу, принялась засовывать пластмассовый кончик молнии в застежку. Полюбовались, и хватит. – Ну что ж, нет, так нет. Спасибо, что выслушали. Жаль, конечно, очень жаль. Я рассчитывала, что в конце этого месяца мы уже сможем выступить в "Пеликане". Видно, не судьба.

Я со злостью дернула "собачку" вверх. Вззжжжиии. Рядом со мной Тимба проглотил слюну.

Тишина повисла такая, что я слышала, как тикают часы на Ромкиной руке, а Макс Одинцов едва слышно отбивает кроссовкой такт по полу. Тук. Пауза. Тук. Пауза. Тук. Ваш выход, господа. Я подожду.

На четвёртом или пятом "туке" к Зуеву вернулся дар речи.

– Что? Что ты сказала? В "Пеликане"?

– Что я сказала? Я сказала "в "Пеликане""? – я повернулась к Тимбе, поймала его укоризненный взгляд и снова отвернулась. Ну да, я поделилась с ним не всеми планами, но он, в конце концов, сам в этом виноват. Нечего меня так неусыпно контролировать. – Да, я сказала, что мы могли бы играть в "Пеликане", есть возможность договориться. Но это в том случае, конечно же, если в группе буду я. А если нет, то какой смысл мне напрягаться?

У Зуева аж желваки заходили на скулах от возбуждения, однако врождённая подозрительность всё мешала поверить в возможное счастье.

– Не ври мне, Арина! Ты? Как? Как ты можешь договориться? Ты вообще кто?

"Дед Пихто", – чуть не ответила я, но решила не накалять атмосферу. Всё-таки я рассчитывала на Ромку, в смысле, на то, что он ещё пригодится.

– Тю… как? Да очень просто, – Тимба продолжал обиженно коситься, и я показала ему язык. – Ты забыл, Ромочка, кто мой отец?

По зуевскому недоуменному взгляду всё стало понятно без слов. Ребята действительно хорошо знали, кто мой брат, ведь Саня был в нашем районе личностью во всех отношениях популярной, но частенько игнорировали тот факт, что помимо брата у меня есть ещё и папа.

******

"Пеликан" ("Белый Пеликан", если точнее) – это наша главная городская достопримечательность. Гостиничный комплекс со своим рестораном, бассейном, кинотеатром и даже концертным залом, эдакий оазис посреди новостроек. Здесь обычно проходили самые популярные мероприятия, самые крутые свадьбы и банкеты, в ресторане собирались на званые ужины "сливки" городского общества, а в отель заселялись заезжие гастролирующие артисты и прочие селебретис. Владельцем всей этой красоты был Ильдар Дагбекович Зарипов, отцовский приятель ещё со времён юности. Когда-то они начали свою карьеру, гоняя на раздолбанном двухсотом "Мерине", купленном вскладчину на несколько человек, с которыми, по выражению отца, "мутили бизнес". Вообще папа не очень любил вспоминать о "лихих девяностых", потому что многих хороших знакомых тогда потерял. Кто-то погиб от пули или ножа, кто-то спился и утратил человеческий облик. Но были и такие, кому удалось не только выстоять в бурю, но ещё и неплохо подняться "на гребне волны", вот как раз среди них были мой отец и Ильдар Дагбекович.

Дядя Ильдар был невысоким, плотненьким, лысоватым человечком, и по внешнему виду фиг бы кто определил в нём бойцовую хватку, которая со временем превратила его в крутого бизнесмена. Сколько ему лет, я не знала, то есть, никогда не интересовалась – должно быть, они с отцом были примерно одного возраста, вот только в отличие от папы, Зарипов за все годы нашего знакомства вообще не поменялся внешне, лишь черные остатки волос на голове превратились в седые.

Если честно, в раннем детстве папиного друга я не особо жаловала. Наверное, за манеру пыхтеть ртом и одновременно прихрюкивать носом, будто у него в носу были полипы или ещё что-то. Кроме того, дядя Ильдар постоянно потел и его рубашки подмышками всегда были мокрыми. Приходя к нам домой, он тут же норовил сгрести меня в охапку и усадить на свое плотное, похожее на диванный валик, колено, при этом, не прекращая ни на миг потеть, пыхтеть и шмыгать, чем дико вымораживал, честно говоря. Поэтому я использовала любой удачный момент, чтобы поскорее удрать из нежных дядюшкиных объятий и скрыться в своей комнате.

Но дядя Ильдар всё равно меня любил, не смотря на все мои колючки – ведь я напоминала ему о дочери, которую он потерял. Когда-то у них с тётей Зилей была маленькая девочка, но она умерла в возрасте нескольких месяцев, и я даже не успела на неё посмотреть. А так хотелось! Помню, мне обещали, что я смогу играть с ней и катать в Сашкином зелёном игрушечном грузовике, когда Марьяша подрастёт, но она так никогда и не подросла. Из детей у Зариповых остался только сын Алик, старше меня на два года, и совершеннейший, на мой взгляд, придурок. Наша с Аликом непереносимость была обоюдной и искренней, и очень расстраивала его отца, поскольку в глубине души он тешился надеждой в один прекрасный момент стать с моим папой не только друзьями, но и родственниками. Но, увы. При всём уважении к дяде Ильдару, я, скорее, предпочла бы повеситься.

Зато я до сих пор хранила красную лаковую сумочку, всю в стразах, на длинной золотистой цепочке вместо ремня, которую дядя Ильдар подарил мне на шестилетие. Ничего подобного я совершенно не ждала, и вообще в нашей семье в то время было принято дарить детям что-нибудь практичное – куртку там, ботинки, лыжные штаны "на вырост". Особенно младшенькой, на которой всё "горело". И тут, о господи! Дядя Ильдар подошел, повесил подарок мне на шею, и сказал: "Ты красивая девочка, помни об этом всегда. А того, кто в этом усомнится, сразу бей в ухо!".

Я вдохнула воздух, и забыла выдохнуть, так и замерла на месте с открытым ртом – маленькая, глазастая пигалица с дурацким белым бантом на голове. Бант бесил жутко, больше всего хотелось содрать его и зашвырнуть под шкаф, но мама очень просила хотя бы один вечер "побыть девочкой". От восторга я не смогла в ответ даже выдавить из себя "спасибо", только кивнула. Совет "бей в ухо" был в моём случае как нельзя более актуален, ибо мальчишек во дворе я дубасила самозабвенно, да и вообще повадки и поведение новоиспечённой именинницы, что называется, оставляли желать лучшего. Но дяде Ильдару с его подарком удалось совершить невозможное – в тот день мне захотелось стать не просто девочкой, а самой настоящей Принцессой. Пока мама собирала праздничный ужин, я сидела, забившись в угол между диваном и креслом, и едва дыша, любовалась на своё сокровище. Положив сумку на колени, я осторожно гладила блестящий лакированный бок и вдыхала её невообразимый аромат: смесь запаха кожи, клея, дорогих духов и чего-то ещё, чему я, шестилетка, не могла подобрать названия, лишь какими-то внутренностями ощущала, что именно так пахнет богатство.

Позже случайно выяснилось, что я не ошиблась: сумка действительно была брендовой и стоила баснословных денег. Досталась она дяде Ильдару, что называется "за долги". Дядя собирался порадовать жену, но тётя Зиля, всегда гордившаяся своим пролетарским происхождением – вышла "в люди" из семьи сантехника и прачки, лишь недовольно скривила рот: "И на черта она мне? Баловство одно, в неё же даже кошелек не поместится. Да у меня карман больше, чем эта писюлька!".

Что верно, то верно, кошелек у тёти Зили всегда был вместительный. Она вообще была женщиной практичной и запасливой, и категорически не признавала за сумки "писюльки", в которые нельзя было впихнуть хотя бы половину содержимого овощного прилавка. И да, чтобы ещё обязательно оставалось место для теплого свитера сы’ночки, вдруг на улице похолодает!

С годами тётя Зиля привыкла к достатку, однако принципам своим не изменила, и на званые обеды к подругам продолжала ходить с дамскими сумочками, размерами, больше напоминающими чемодан. Ну, а отказная "писюлька" от Валентино досталась шестилетней девочке, даже не догадывающейся о её истинной цене.

Вот так, сам того не подозревая, дядя Ильдар совершил в моей голове настоящую революцию. Целую неделю я не выпускала Валентино из рук ни днём, ни ночью, и не позволяла никому, даже Тимбе, дотронуться до неё пальцем. Но в следующую субботу, во второй половине дня, во дворе за нашим домом зловредный Ванька Аверченко из пятнадцатой квартиры со всей силы дернул за цепочку и порвал её, после чего бежал от меня три квартала до самого сквера Дружбы Народов. Там я таки настигла его, завалила в какой-то колючий куст и от души надавала тумаков. Ванька был старше на год, но драться не умел совершенно, а умел только пакостничать исподтишка, а потом жаловаться матери. Конечно же, в тот раз он нажаловался тоже, и мамаша его припёрлась к нам, верещать своим высоким противным голосом, но мне было плевать. Я сидела в самом дальнем углу платяного шкафа, обнимала пострадавшую в бою с поганцем Ванькой Валентино, хлюпала носом от слёз и нафталина, которым мама спасала одежду от моли, и вынашивала планы мести. В них я всерьез намеревалась то ли поджечь Ванькину квартиру, то ли столкнуть его с моста под КаМАЗ, и лишь пришедший Тимба сумел спасти мою бессмертную душу от греха, кое-как уговорив вылезти из своего укрытия, и обменять Валентино на новенький "Тетрис".

Эта история впоследствии почему-то стала одной из любимых в нашей семье, и каждый раз, пересказывая её, родители вспоминали новые подробности и хохотали, чуть ли не до слёз. Но тогда, после беседы с Ванькиной матерью, им было не до смеха, и при первом удобном случае мама очень серьёзно попросила дядю Ильдара не дарить мне больше, как она выразилась, "провокационных подарков". В шесть лет я не очень хорошо понимала значение слова "провокационный", но даже при этом справедливо считала, что провокационным в нашем случае был вовсе не подарок, а гадкий Ванька, о чем не преминула сообщить поникшему дяде Ильдару, едва мама отвернулась. Дядя Ильдар улыбнулся и погладил меня по голове.

******

И вот спустя десять лет я решилась вытащить Валентино из груды хлама. Образно выражаясь, само собой. Не то, чтобы мне нравилось использовать знакомства для достижения целей, но ведь так все делают. А мне было очень нужно в группу.

Ильдар Дагбекович любил живую музыку, и предпочитал, чтобы в его ресторане пели и играли только лучшие музыканты города. Но у нас всё же не Москва, для шоу-бизнеса размах не тот, и "лучшие музыканты" чаще всего представляли собой обычные кавер-группы без яркой индивидуальности. "Амадеус" вполне мог составить конкуренцию любой из них, а мне вообще ничего не стоило набрать дядю Ильдара и организовать прослушивание (неужели добрый дядюшка отказал бы своей Почти-Что-Дочери?). Однако существовала ещё одна проблема для коллектива, члены которого были наполовину несовершеннолетними и который, по сути, считался школьным, то есть детским… ну, вы понимаете. Кто бы разрешил такому бэнду зарабатывать в злачных местах?

Но в этом городе, которым теперь заправляла старая сплоченная банда, простите, коалиция, не было ничего невозможного. Особенно для моего отца, в верхушке этой самой коалиции занимавшего далеко не последний пост. Конечно, балбесам из "Амадеуса" сложно было додуматься до этого самим. Пришлось намекнуть.

К чести Романа Зуева, мне не пришлось потратить уйму времени на то, чтобы растолковать, чем могло обернуться для группы моё в ней присутствие, и какие ватрушки перепадали в этом случае лично на его долю. Рома был мальчик сообразительный и, между прочим, собирался жениться (да-да, на той самой девушке, что позже оставит его без штанов, но ведь тогда он ещё этого не знал), поэтому ему нужны были деньги. Да и кому они были не нужны? Хорошие деньги, которые платил дядя Ильдар музыкантам, и под "крышей" моего отца. Всего-то и нужно было для этого – отступиться от дурацких правил, написанных когда-то и кем-то. Тем более, сам Зуев этого "кого-то" и в глаза ни разу не видел.

Я прямо слышала, как скрипят Ромкины извилины под красной кепкой, которой он прикрывал наметившуюся уже, не смотря на молодой возраст, лысину. Макс продолжал отбивать пяткой такт, видимо, это у него было нервное. Я улыбнулась им (и уж поверьте, постаралась вложить в эту улыбку всё накопившееся в душе злорадство), после чего решительно ухватилась за ручку двери.

– Стой! – заорал Зуев.

Вдох-выдох. На девяносто девять процентов перевес был на моей стороне, можно, как говорит мой брат, расслабить булки. Остальное дело времени, это я отчетливо понимала своим шестым чувством. Или седьмым, после Комы я не могла с точностью сказать, сколько и чего у меня появилось.

Я повернулась, постаравшись изобразить на лице заинтересованность, хотя боюсь, больше на нём отражалось немое торжество. Но ручку двери на всякий случай не отпускала.

– Что-то ещё, Ромочка?

Тимба недовольно засопел, напоминая о себе. Как будто о нём вообще возможно было забыть.

– Ты… ты серьёзно это сейчас? Насчет "Пеликана"? – осторожно спросил Зуев.

С ответом я не торопилась. Пожала плечами, всем своим видом показывая, что далее унижаться не намерена. Теперь, Зуев, твоя очередь за мной побегать, хочешь, делай это один, хочешь – в компании своих верных эсквайров. Я легонько пнула Тимбу по ботинку, одновременно кивком указывая на дверь, давай, мол, пора на выход. Рома кинулся к нам со всех ног, бедняга, едва не снес по дороге барабанную установку.

– Погоди, Арина! Погоди. Пять минут! Нам надо это… обсудить… пацанами.

– О?кей, – я взяла Тимбу за руку. – Обсуждайте, мы можем подождать снаружи.

– Нет-нет, что ты, не стоит. Оставайтесь здесь, выйдем мы, – Зуев превратился в само благообразие, заботу и любезность. – Выйдем мы, – повторил он уже громче, обращаясь к складу, и добавил: – Заодно покурим.

Ребята вышли, и мы с Тимбой остались вдвоём. Я тут же обняла его за шею.

– Ну, не злись. Пожалуйста!

– Я совсем не злюсь, – сказал Тимба. На самом деле злым он не выглядел, скорее, усталым и поникшим. – Я просто думал, у нас нет друг от друга секретов.

– У нас нет друг от друга секретов, – повторила я утвердительно, при этом честно глядя ему в лицо. – Я просто не успела тебе сказать.

Ну, я и не чувствовала никаких угрызений совести, ведь всё это было лишь ему во благо. Он же был таким ранимым, Тимба. Порой мне казалось удивительным, как человек с такой тонкой душевной организацией вообще способен выжить в этом жестоком циничном мире. Он был другим, и я должна была его оберегать, понимаете?.. Но я и не лгала. Просто иногда мне приходилось кое-что… недоговаривать.

– Аринка, ты реально собралась петь в ресторане? – Тимба, казалось, отказывался поверить своим ушам. – И ты думаешь, отец тебе позволит?

Я попыталась изобразить театральный саркастический смешок. Не знаю, насколько получилось успешно.

– Что? Позволит ли мне отец? Конечно, позволит. Ты же знаешь, отец Луну мне достанет с неба, если я пожелаю.

Это было правдой. Я всегда была папиной любимицей, а уж после комы…

Тимба грустно улыбнулся, и помню, мне тогда совсем не понравилось, как скривились его губы.

– Так уж и достанет?

– Достанет, достанет. Даже не сомневайся. Всю, может быть, и не донесёт, но кусочек точно отколет. Тимба, я прошу тебя. Я знаю, ты беспокоишься, но поверь, никакого повода для беспокойства нет. Нет. Совсем.

Тимба вздохнул и прижал меня к себе. Я уткнулась ему в шею и слушала, как он дышит. Чувствовала его запах, такой родной, я и сейчас, наверное, даже с закрытыми глазами, узнала бы его из тысячи.

Нет, из миллиона.

– Но тебе пятнадцать, – сказал он так тихо, что я еле расслышала.

– Мне шестнадцать через две недели, – напомнила я. – Ну, хватит, Тимба! Ничего со мной не случится.

Я действительно не понимала, чего он боится, и что со мной могло произойти хуже того, что уже произошло однажды. Я чуть не умерла, но выкарабкалась, и меня даже не парализовало. У меня была клиническая смерть, я двое суток пролежала в коме, но мой мозг уцелел. Я смотрела по ящику передачи про людей, превратившихся после путешествий по Чудесной Стране Комы в растения, или полурастения, которые мычали и тыкали ложкой себе в глаз, и офигевала от того, насколько мне повезло. Да, тогда я считала, что повезло.

Чем ещё меня можно было напугать на этом свете?

– Кстати, ты уже приготовил мне подарок? – я слегка отстранилась, чтобы заглянуть Тимбе в глаза. Его глаза имели поразительную способность менять цвет в зависимости от освещения – от почти янтарного до темно-карего, цвета свежезаваренного кофе, и в них можно было запросто утонуть и потеряться. Он, наконец, улыбнулся – нормально, а не вымученно.

– А ты мне?

Когда мне было лет десять, мама рассказала, что мы с моим другом Тимбой должны были появиться на свет в один и тот же день. Им с тётей Наташей, Тимбиной мамой, ставили одинаковый срок в женской консультации. Тимба и родился в срок – пятого мая, всё, как положено. Ну, а я… я, как обычно, "выпендрилась", и даже родиться мне приспичило на две недели раньше. Гревший поблизости уши брат, тут же прокомментировал это следующим образом: "Вот вечно тебе нужно нестись впереди паровоза, систер! Торопыжка был голодный, проглотил утюг холодный[3 - Строчка из детской книги Н. Носова "Приключения Незнайки и его друзей"]".

На Сашку за дразнилку я тогда обиделась и не разговаривала с ним до самого ужина, хотя, обижаться по большому счету было не на что. Во-первых, он же сказал это любя, а во-вторых, сложно было не признать его правоту. Взрывная, резкая, и вечно куда-то несусь – да, это я! Ещё и упёртая, как баран. А что я могла поделать, если с рождения жизнью моей руководил огненный Овен, а не Телец, как было, наверное, изначально запланировано кем-то на небесах?

Но на самом деле Тимба был не менее упрямым, просто он был спокойным, рассудительным и неконфликтным. А я – буйнопомешанной леди, которая в любой непонятной ситуации "лезла в бутылку" и вечно искала приключений на свою пятую точку. Просто удивительно, как он терпел меня столько лет?

– А я, как всегда – стырю у тебя идею, – сказала я, и мы расхохотались.

Так уж у нас повелось с детства, Тимба всегда дарил мне какой-нибудь забавный подарок, и через две недели получал в ответ что-то аналогичное. Он мне – толстовку с лемуром, висящим вниз головой на одной ноге, я ему – футболку с коалой, флегматично жующей фикус. Он мне – смешные перчатки с коготками на пальцах, я ему – волосатые тапочки – "йети". Он мне – огромного рыжего льва в зеленой майке с вышитыми инициалами "Т.М.», а я ему – диванную подушку с выбитым на ней своим портретом. Весёлые были времена!

Только в 2008-м, в день Тимбиного пятнадцатилетия, мне по понятным причинам было не до креатива, поэтому я просто попросила маму купить в "Детском Мире" игрушечный пистолет, стреляющий резиновыми шариками. Мама внимательно посмотрела на меня и спросила, не староват ли Тимба для такого серьёзного оружия? Я ответила, что нисколько, всё нормально, в самый раз дорос. Не знаю, что на сей счёт подумала мама, однако пистолет таки купила, и набор пулек для него, и Тимба получил весь комплект на празднование дня рождения, куда меня ненадолго выпустили из больницы. Кстати, подарком он остался доволен – во всяком случае, ржал при виде его долго, и почти до слёз.

Мы с Тимбой всегда были вместе. Всегда, с того самого времени, которого даже сами не помнили. В раннем детстве я вообще считала его ещё одним своим братиком, и приходила в ярость, если кто-то осмеливался сказать, что Тимба мне не родной. И вдруг всё изменилось.

В какой-то момент мы поняли, что нравимся, друг другу не просто, как друзья, а как парень и девушка… да, и такое бывает. Тогда ещё мы плохо осознавали, что происходит, просто чувствовали, что меняемся и никогда не станем прежними. Мы были слишком юны, слишком беззащитны перед силой, надвигавшейся на нас стремительно и неизбежно, как тайфун. Эта сила пробуждала доселе неведомые чувства, но и пугала одновременно. Иногда я даже начинала бояться оставаться с Тимбой один на один… боялась того, что может произойти между нами. Боялась и знала, что это непременно произойдёт.

******

Я почувствовала спиной холодок из открывшейся двери и услышала смущенное покашливание. Мы отстранились друг от друга ровно за секунду до того, как в помещение вошли остальные ребята, но Зуев явно успел увидеть что-то, ему не полагающееся – это хорошо было заметно по его довольной ухмыляющейся роже. Впрочем, меня не особо волновало мнение Зуева насчет моей личной жизни, гораздо важнее был вердикт. По животрепещущему вопросу, ну вы поняли.

– В общем, Арина, – Роман не стал меня долго терзать на этот раз. – Начинай танцевать. То есть, петь. Мы с парнями посовещались, и решили – мы тебя берём. Правда, с одним условием.

Глядите, он ещё и условия мне ставит! Не успев обрадоваться, я чуть не скрипнула зубами от досады. До фига себе, конечно, позволяет этот чувак, но он был старше, и он был негласно назначенным руководителем "Амадеуса", как ни крути.

– Какое условие? – спросила я и сунула руки в карманы. Лицо моё горело, то ли от радости, то ли от злости, то ли оттого, что я сейчас только что чуть не поцеловала Тимбу, и мою голову целиком и полностью занимали мысли об этом. Честное слово, в тот момент я была готова развернуться и уйти, хотя не далее, чем сегодня утром стать частью бэнда было едва не единственной целью моей жизни. Вот как все скоротечно и непостоянно в этом мире.

– Чистая формальность! – Зуев возник передо мной (для его роста и веса двигался он на удивление легко и практически бесшумно), перегородив выход. Будто прочитал мои мысли, гад. – Формальность, но тем не менее. Слишком тяжело ломать традиционно сложившийся вековой уклад… ну, насчет векового я, конечно, загнул, но всё же прошу войти в наше положение. У нас ведь даже устав есть. Я тебе дам потом почитать.

У меня голова пошла кругом. Какой устав? Какое положение? Что он несёт вообще?

– Ром, – сказала я. – Ты перекурил, по-моему. О чём речь, я не догоняю. Может кто-нибудь по-русски объяснить, что здесь происходит?

Я посмотрела на Макса Одинцова. Вроде, он выглядел адекватней остальной компании.

– Арин, всё просто, – сказал Макс. – Мы не против, если ты будешь петь. Но по уставу взять девочку в группу мы не можем, поэтому формально солистом будет он, – Макс кивнул на Тимбу.

Тимба уставился на него. "Ну вот, опять началось", – без труда читалось на его лице. Знаете, я всегда обожала его способность мимикой что угодно изобразить без слов.

– Если ты согласен, конечно, – добавил Макс. – Мы никого ни к чему не принуждаем.

– Именно! – подтвердил Зуев (куда же без него).

– Дебилизм, – буркнул Тимба.

Я тоже так считала. Какой-то устав, да кому вообще он нужен? Меньше всего я могла бы себе представить, что наш приятель Роман Зуев окажется до такой степени формалистом и приверженцем бюрократии, да ещё и начнёт склонять к этому делу несовершеннолетних (то есть нас).

А ещё я думала о Тимбе, о том, как он вкусно пахнет, и о том, что мы наверняка поцелуемся сегодня позже, когда пойдём домой. Нам ведь в один подъезд. Эта мысль и волновала, и вызывала приток адреналина в кровь.

И никакие Зуевы нам больше не помешают.

– Дебилизм – не дебилизм, – ответил Макс. – Но таковы правила. Понимаете, пра-ви-ла. Не мы их придумали, и не нам отменять. Да чего ты боишься, Тимофей? Никто ж не заставляет тебя по-настоящему петь. Тебе вообще не нужно будет делать ровным счетом ни-че-го. Ты просто будешь числиться солистом… на бумаге.

– Точно, – поддакнул Роман. – На бумаге. Увековечишь своё имя, так сказать, эмм… в анналах. Для следующих поколений амадеусовцев.

И все посмотрели на него с уважением. Ну да, хорошо сказал. Даже я оценила.

– Ромк, да ты философ прям. Этот, как его… Диоген, – выразил общее восхищение Макс Ломов.

Позже я узнала, что в группе его называли Младший Макс, или просто ЭмЭм.

– Диоген жил в бочке, – с сомнением отозвался Зуев, почесывая шею. – Не уверен, что мне это подходит, мелкий. Вообще-то я собирался жениться и брать ипотеку. И, кстати, моя будущая жена уже звонила и спрашивала, во сколько сегодня я соизволю притащить к ней свою задницу, поэтому, друзья, предлагаю ускориться с решением некоторых организационных моментов. Миронов, хватит ломаться, соглашайся, давай. Выручай свою даму сердца. Хотя на самом деле, открою тайну, мне без разницы, кто это будет, лишь бы парень. Арин, может, у тебя есть другая кандидатура? Так я тоже не возражаю.

Я слушала весь этот словесный поток и неохотно выползала из страны своих грёз, где мы с Тимбой целовались под луной, по-настоящему, как взрослые, а не как в третьем классе на террасе у Тимбиной бабушки. Никакой другой кандидатуры, понятно дело, у меня не было и откуда ей, то есть ему, было взяться?

– Тимба, ну… – я умоляюще развела руками. Бесполезно было с ними спорить, это очевидно, да и есть уже хотелось. – Спасай. Кто, если не ты?

Тимба посмотрел на меня взглядом, преисполненным вселенской скорби, и вздохнул. На самом деле мой друг начал заниматься музыкой гораздо раньше, чем кто-либо из прочих, здесь собравшись, но у него была классическая глоссофобия (ещё одно из его любимых заумных словечек). И потому в свои неполные шестнадцать, он играл на рояле, как бог, но при этом даже на отчетных концертах в музыкалке, сидя за инструментом в профиль к залу, умудрялся словить паническую атаку, чего уж говорить о том, чтобы общаться с публикой "глаза в глаза". Всё это я прекрасно знала и, разумеется, ни за что не подвергла бы дорогого и обожаемого Тимбу такому стрессу. О чем он в свою очередь тоже прекрасно знал, так что беспокоиться было не о чем. Ведь знал, да, Тимба?

Тимба снова вздохнул, будто прочитал мои мысли. И знаете, я не сомневалась, что зачастую именно так оно и было.

– Ну ладно, – сказал он и растерянно огляделся по сторонам. – Раз другого выхода действительно нет…

Я, уже не стесняясь парней, кинулась к нему на шею.

– Тимба! Ты самый лучший в мир друг! Я тебя обожаю!

Тимба смущенно улыбался, но, конечно, ему было приятно. Да что там – он чуть не мурчал от удовольствия. Ломов и Дэн кидали завистливые взгляды, наверняка недоумевая, за какие заслуги этому хлюпику привалило столько счастья.

– Друг! – заржал Зуев. – Ну-ну. Ладно, ладно, я ничё не видел. Иди сюда, друг.

– Договор будем подписывать кровью? – подозрительно спросил Тимба.

– Как хочешь, – великодушно позволил Роман. – Но можно и без фанатизма, шариковая ручка тоже вполне подойдёт. Только имя своё продиктуй мне правильно, а то так и останешься Тимбой в летописях.

Зуев подмигнул мне и полез в сейф, вделанный в стену. Ключи от этого сейфа были утеряны давным-давно, впрочем, ничего ценного там всё равно не хранилось. Всякий хлам, включая Устав группы, который на три весёлых буквы никому не сдался.

– Контракт с дьяволом, – шепнул Тимба, задумчиво глядя на торчащую из сейфа заднюю часть Романа, и вздохнул в третий раз. Я подумала, не обидеться ли мне, но решила, что не стоит. В конце концов, я добилась, чего хотела, а дьявол всё равно не выпрыгнул из сейфа (во всяком случае, не в тот вечер точно). Всё закончилось благополучно, и мой друг Тимофей Миронов (Тимба для своих) был официально вписан в анналы обычной шариковой ручкой за семь рублей, а я заняла место у микрофона. Чистая формальность, о которой никто впоследствии ни разу не пожалел. Через год, когда маленький школьный ансамбль стали буквально рвать на части желающие послушать нашу музыку, Роман Зуев, наконец, признал, что им со мной невероятно повезло. А почему солисткой мальчуковой группы внезапно стала девчонка, никто у нас ни разу так и не спросил. Подозреваю, что кроме составителя Устава, всем прочим на это было просто пофиг.

А после мы с Тимбой пошли домой, и на пустой детской площадке, под старым фонарём, который нудно гудел и мигал, я поцеловала его в губы. И Тимба поцеловал меня в ответ. Я же знала, что он сам этого очень хочет, но страшно стесняется сделать первый шаг. Наверное, в конце концов, он бы и набрался храбрости, но когда? Может, через год, рассудила я, а уж терпеливость точно не входила в перечень моих добродетелей (старший брат не даст соврать).

И мы ещё долго-долго стояли, обнявшись, не в силах оторваться друг от друга. На улице было темно и тихо, вокруг тусклого светильника-шара кружили мотыльки, и огромная серебряная луна подсматривала за нами с неба своим единственным глазом. В этом небесном взгляде мне чудилась какая-то зыбкая, едва уловимая печаль, и отчего-то немного даже стало жаль её, луну. Висит там, на небе одна-одинёшенька, а вокруг только холодная черная пустота. И никто не придёт, не обнимет, не согреет.

Как же мне не хотелось оказаться на её месте.




Глава 2. 1999-й. Октябрь. Хроники детства.


Тимба становится Тимбой, а я становлюсь его телохранителем. О говнюках, психиатрах и настоящей дружбе. Киокушин и пианино, как единство и борьба противоположностей.



Вообще-то Тимбу придумала я, и никакого отношения ни к Джастину Тимберлейку, ни уж тем более к мангусту с поросёнком[4 - Имеются в виду Тимон и Пумба – герои знаменитого американского мультсериала "Король Лев"] это прозвище, конечно же, не имело. Мне было одиннадцать месяцев, и весь мой словарный запас состоял из двух частей. Первая была с реальностью связана совсем плохо, а ко второй относились несколько междометий и горячо мною любимые "Мамба", "Памба", "Самба" и "Тимба". Впоследствии "Мамба" и "Памба" тихо и незаметно отвалились сами собой. "Самба" (в миру мой старший брат Александр, ученик начальной школы), едва заслышав сие безбожное коверканье своего прекрасного имени, моментально принимался раздувать ноздри и делать свирепое лицо, всем видом показывая, что называть его так небезопасно для здоровья и, не смотря на нежный возраст, я довольно быстро это смекнула. Ну, а "Тимба" по непонятной причине зацепилось, да так и осталось с соседским мальчиком на всю оставшуюся жизнь.

Сам Тимба ничего против никогда не имел, Тимба так Тимба. В детстве у него была куча разных имен: Тима, Тимка, Тимоша и даже Тимон, и на все он отзывался. Но для меня всегда существовал только Тимба, и лишь в крайних случаях – Тимофей. Таких случаев на моей памяти случилось от силы два, и в обоих я была, можно сказать, по-настоящему разъярена.

С Тимбой мы были вместе с самого рождения. Хотя, пожалуй, даже не так, думаю, заочно познакомились мы гораздо раньше. Если принимать во внимание утверждения современных учёных о том, что ребёнок ещё в утробе матери слышит и понимает, что происходит вокруг, то мы уже тогда должны были четко знать о существовании друг друга.

Наши семьи жили в одном подъезде, на одном этаже, двери напротив, и родители, особенно мамы, быстро подружились, хоть со стороны это и казалось невозможным. Мои-то предки, как вы уже, наверное, поняли, особой интеллигентностью никогда не страдали, а вот родители Тимбы напротив, были люди чрезвычайно культурные и образованные. Дядя Вова преподавал в университете и за способность сходу выдать ответ на любой вопрос, в студенческих кругах был известен под кодовым прозвищем "Мега-мозг". Школьные задачки он вообще щёлкал, как семечки, что было весьма выгодно, на мой взгляд, и я искренне недоумевала, отчего Тимба стесняется эксплуатировать папины способности по полной программе (сама я не стеснялась ничего, и частенько на правах лучшей подруги сына подсовывала дяде Вове тетрадки с домашними заданиями). А тётя Наташа в моём понимании была настоящей леди – тонкая и хрупкая, настолько, что напоминала японскую фарфоровую статуэтку. Я помню, как она откидывала крышку пианино, встряхивала головой, от чего светлые волосы падали на щеки, и начинала играть. Руки её летали над клавишами, быстрые и невесомые, как птицы, и мы с Тимбой следили за ними, раскрыв рты. Тётя Наташа была пианисткой, когда-то мечтала о большой карьере, но жизнь внесла свои коррективы. Замужество, сын, дом, и непростое время, вынуждавшее подрабатывать частными урокам для детей из состоятельных семей. С мечтой о большой сцене пришлось проститься, что совсем не мешало мне восхищаться Тимбиной мамой, как образцом вкуса и стиля, и примером истинного аристократизма.

Самого Тимбу с раннего детства я считала ещё одним членом своей семьи. Спасибо нашим мамам, нам и выбора-то никакого не предоставили. Нас катали в одной коляске, купали в одной ванне, укладывали спать в одном манеже, игрушки, горшки и соски тоже делились пополам. Я настолько привыкла к Тимбе, что даже не представляла, что где-то без него вообще возможна жизнь. Психологи говорят, что ранняя детская привязанность мальчика и девочки редко перерастает во что-то серьёзное, но мы и в этом правиле оказались исключением. Когда-то, взявшись за ручки, сделали свои первые шаги, да так и пошли вместе – в детский сад, потом в школу. Сидели мы, конечно же, за одной партой и ни один учитель, ни разу не сделал попытки нас рассадить.

Даже одноклассники никогда не дразнили нас "женихом и невестой", настолько естественным было для всех, что друг без друга мы просто не существуем. Как пара варежек на резинке, как китайские палочки, как попугаи-неразлучники. Арина и Тимба. Тимба и Арина. Такая классическая парочка "барышня и хулиган", прямо сошедшая со страниц бульварного романа, с одной только небольшой поправкой.

Хулиганом в нашем тандеме была я.

Это я вечно ходила с разбитыми локтями и ободранными коленями, висела на деревьях, падала с качелей, лезла в эпицентр любой мусорной кучи и, невзирая на укоризненные взгляды соседок, предпочитала отстаивать территорию с помощью кулаков.

Тимба же был натуральным сыном своих родителей – прилежный мальчик, чистенький и опрятный, вежливый, воспитанный, приятный во всех отношениях ребёнок. Никогда не забывал поздороваться с бабушками возле подъезда, не ковырялся при взрослых в носу, не пинал котов, не вытирал грязные руки о шорты и тем более, о скатерть, и всегда спрашивал у мамы разрешения взять конфету, прежде чем её съесть. А ещё он был до невозможности милым. Думаю, вы легко поймёте, о чем я, особенно это знакомо женщинам – существуют дети, при взгляде на которых хочется прямо-таки съесть их. Вот Тимба был именно таким пупсом, со своими золотистыми кудряшками, розовыми щечками, большущими карими глазами и пушистыми ресницами. Просто мальчик с рекламы памперсов или какого-нибудь детского шампуня. Не ребёнок, а сплошное мимими.

Наверняка кто-то подумает сейчас, что такому мальчику не могло в детстве не прилетать от сверстников, и будет прав. Окажись он в этом мире в одиночестве, наверняка стал бы жертвой того, что сейчас в подростковой среде называется модным словом "буллинг". Вот только пацаны из нашего детства таких умных слов не знали. Зато очень быстро они усвоили другое – Тимбу лучше не трогать, а ещё лучше вообще обходить его стороной. За Тимбу я способна и убить.

Дралась я яростно, неистово и самозабвенно, забывая обо всём на свете. Роста для своих лет я всегда была маленького, худая – кожа да кости, откуда там силе взяться? Зато исступление, с которым кидалась на врага, зачастую приводило его в шок и позволяло мне выйти победителем из схваток с соперником, даже гораздо старше и сильнее. Не знаю, откуда оно бралось, возможно, я с ним просто родилась.

******

Какие-то человеческие имена у них, конечно же, были, но с годами стёрлись из памяти. Осталось то, которым мой отец называл всех особей подобного типа, короткое и ёмкое: Говнюки.

Говнюки есть в любом социуме, и при встрече вы легко их узнаете. Говнюк обязательно толкнёт вас при выходе из лифта, и сделает вид, что это произошло случайно. Говнюк перекроет вам выезд с парковки, при этом начнёт орать на весь двор и вас же выставит виноватым. Говнюк непременно закурит в подъезде и швырнёт непотушенный бычок под соседскую дверь. Если у говнюка есть собака, он будет выводить её в туалет на клумбу под окна, ну а если животных говнюк не любит, то можете не сомневаться, он объявит вам непримиримую войну, даже если вы всего-навсего владелец болонки весом в три килограмма. В детстве говнюки поджигают почтовые ящики, режут шины на колёсах и просто обожают издеваться над маленькими и слабыми. Таскать за хвост котёнка, оторвать крылья бабочке, толкнуть малыша – вот самые любимые их занятия. Папа всегда был уверен, что как ты человека не воспитывай, всё равно уже в младших классах прекрасно видно, из кого что вырастет. Скорректировать можно, любил говорить мой родитель, но гены пальцем не раздавишь.

В сентябре 1999-го мы с Тимбой пошли в первый класс и, конечно же, считали себя вполне взрослыми и осознанными людьми для того, чтобы самостоятельно преодолевать путь в школу и обратно. Это сейчас после уроков учителя выдают младшеклассников родителям буквально "из рук в руки" и чуть ли не под расписку, а в наше время всё было гораздо проще, несмотря на то что времена были совсем непростые. Тем более, нас было двое – что с нами могло случиться?

В тот октябрьский день после школы мы решили не идти сразу домой, а завернули в соседний двор, покачаться на качелях. Только сперва я на минуточку заскочила в ларёк за батончиком "Марс", которые очень любила, а Тимба ждал меня на улице, топтал листья.

В продуктовом ларьке оказалось достаточно шумно. Продавщица – молодая бойкая женщина с вытравленными пергидролью волосами и приколотой к темечку большой зелёной заколкой чёлкой, ругалась с посетительницей – старушкой в потёртом кожаном плаще, из-за пакета молока. Стуча по полу деревянной клюкой, бабка орала, что ей продали прокисшее молоко, и требовала возврата денег, а продавщица тыкала пальцем в дату изготовления на упаковке и утверждала, что прокисло на самом деле не молоко, а старухины мозги. Немного понаблюдав за ними издалека, и убедившись, что ни одна из сторон не собирается сдавать позиций, я высыпала на тарелочку для денег сэкономленную мелочь и попросила выдать мне "Марс". Продавщица смахнула монеты в кассу и швырнула на прилавок шоколадку. На меня при этом она даже не посмотрела.

– Спасибо! – сказала я, пытаясь казаться вежливой.

Продавщица не реагировала. Я пожала плечами, забрала батончик и двинулась к выходу.

– На здоровье, деточка, – отозвалась вместо неё старушка. – Кушай аккуратнее, смотри, не отравись. В этом киоске людей травють!

– Ты чё несёшь, дура старая? – взвилась продавщица. – Совсем с ума сбрендила? Я вот щас… участкового позову!

Бабка нисколько не испугалась угрозы, напротив – одобрительно закивала, и даже предложила продавщице покараулить товар, пока та будет бегать за участковым. Пусть участковый придёт и тоже отведает прокисшего молочка, сказала она, может, быстрее прикроет их лавочку. Я сделала большие глаза и ужом выскользнула за дверь. Еще не хватало, чтобы они и меня подтянули в свои разборки. Нет уж, сами пусть ругаются, ну их.

Но на улице я увидела такое, отчего сразу позабыла и про двух скандалисток, и про батончик "Марс", начинающий таять в моей руке.

Трое незнакомых мальчишек, на вид наши ровесники или даже немного старше, окружили Тимбу, отобрали у него шапку, и играли ею в баскетбол, со смехом и улюлюканьем перекидывая друг другу. А Тимба скакал между ними и жалобно просил отдать ему шапку, потому что это мама связала. Но, конечно, никто ничего отдавать ему не собирался. Говнюки настолько увлеклись своим занятием, что даже на окрик мужчины, проходившего мимо и предложившего им прекратить свои шалости, лишь заржали в ответ, а один из пацанов показал мужчине средний палец. Прохожий потоптался на месте и пошёл дальше. Не захотел связываться, видимо, ну, прямо так себе защитник.

Наконец, шапка остановилась в руках у самого крупного мальчика, рослого, упитанного и щекастого.

– Хочешь назад свою шапчонку, да, мамулин сынок? – противным голосом проскрипел толстяк, потряхивая шапкой перед Тимбиным носом. Тимба энергично закивал. Даже отсюда, с крыльца киоска я видела, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать, и почувствовала, как внутри меня, где-то в животе, закипает ярость.

– Ну, хочешь, так возьми, – засмеялся мальчишка, и разжал пальцы.

Шапка выпала из его руки прямо на землю, в свежую октябрьскую грязь. Красивая белая шапка, с помпоном и голубой окантовкой, связанная заботливой тётей Наташей для единственного сына, чтобы ему не надуло уши, и голова всегда была в тепле. Тимба наклонился за ней, и в это время, стоящий позади другой пацан, тот самый, что показывал палец прохожему, с силой пнул его под зад. Тимба вскрикнул, и упал на четвереньки, прямо к ногам толстяка.

– Ой! – как-то нелепо, по-бабски, всплеснул руками тот. – Что это ты падаешь, малютка? А-а-а, я понял! Ты решил почистить мне ботинки? Хвалю! Они как раз запачкались, давай! Можешь шапочкой протереть.

И мальчишка протянул свою ногу, похожую на батон ливерной колбасы, обутой в грязный башмак, почти к самому Тимбиному лицу. Тимба брезгливо отпрянул и сел на колени, прижав шапку к груди. Позади него закатывались от смеха мерзкие дружки толстого.

Кровь прилила к моей голове. Плохо осознавая, что делаю, я сунула подтаявший батончик в карман куртки, и покрепче уцепившись за ручку портфеля, кинулась прямо в гущу событий.

Двое других мальчишек стояли ко мне лицом, и конечно, видели меня, бегущую к ним с портфелем наперевес. Они просто не придали этому значения, и уж тем более, не подумали, что я могу представлять для них опасность. Ну, несётся какая-то пигалица на всех парусах – портфель за плечом больше неё самой. Эка невидаль.

А вот толстяк меня не видел, слишком был занят Тимбой и своей ногой, которую по-прежнему держал на весу. Поэтому, когда я подбежала вплотную к его спине и крикнула: "Эй, Жирный!", и он повернул голову и посмотрел на меня своими маленькими свинячьими глазками, в них читалось недоумение. Мне показалось, я застала его врасплох.

– А ты кто ещё така…

Его лицо, и правда, было очень похоже на свинячье рыло. Очень. Если бы в нашем городе проводили конкурс на наибольшую схожесть человека со свиньёй, этот пацан имел бы все шансы претендовать на место в тройке лидеров. И я с огромным удовольствием врезала по этой сытой, лоснящейся физиономии портфелем.

Честно говоря, я и сама не ожидала, что удар получится такой силы – видимо, мне удалось вложить в руку всю свою злость. Раздался громкий треск. Мой портфель расстегнулся, и из него посыпались учебники, тетради, последним вывалился пенал, который тоже не выдержал удара, пару раз перекувырнулся в воздухе и упал, раскрывшись всем содержимым наружу. Вот это мощь! Толстяк не устоял на ногах, (что было-таки довольно странно, если сравнить его комплекцию с моей), и грохнулся в грязь в шаге от Тимбы. Но я и сама не удержалась, отлетела в противоположную сторону и приземлилась на пятую точку прямо на новенький учебник математики. Уже из положения сидя оценила обстановку. Толстяк сидел на земле, и больше не смеялся. Теперь он тихо скулил, а из-под пальцев, прижатых к лицу, сочилась кровь. Может, я сломала ему нос? Хорошо бы…

Но где-то тут толклись ещё и дружки Жирного, которых тоже нельзя было сбрасывать со счетов, …то есть дружок. Один. Второй успел сбежать, едва почуяв запах жареного – так резво и технично, что никто и не заметил, когда и как. По утверждению моего отца, это был самый мерзкий тип говнюка – Говнюк Трусливый. Говнюки этого типа никогда не участвуют в гадостях непосредственно. Они могут только подзуживать других, а сами смотрят со стороны и аплодируют, готовые в любой момент дать стрекача. Зато в случае, если их заметут, те же говнюки радостно начинают сдавать своих подельников направо и налево прямо с порога.

А вот второй дружок никуда убегать не собирался, и сейчас решительным шагом надвигался на меня. Он был не такой крупный, как первый говнюк, но по перекошенному лицу начинающего малолетнего садиста и сбитым костяшкам сжатых в кулаки пальцев, я сразу просекла, что в отличие от толстого, этому приходилось драться гораздо чаще. Да и эффект неожиданности, сыгравший в первом случае мне на руку, тут уже не поможет. Что ж, пойдём другим путём. Перевернувшись, я встала на четвереньки и потянулась к пеналу, расщеперившемуся поверх прописей. Где-то здесь, среди ручек, резинок и карандашей, находилось то, что мне в данный момент было очень нужно. Циркуль.

Я нащупала его именно в тот момент, когда мальчишка прыгнул на меня и, прицелившись, воткнула острый наконечник в ногу врага. Попала именно туда, куда надо – чуть повыше "язычка" ботинка, в мягкое голое место, торчащее из-под задравшейся штанины. Говнюк вскрикнул и опрометчиво наклонился осмотреть рану. В ту же секунду я ударила его головой в нос.

Этому приёмчику старший брат обучил меня уже давненько, но всё никак не доводилось случая опробовать на практике. И вот – удача! Мальчишка взвыл от боли, из носа хлынула кровь. Я отпихнула его, и торжествующе подняла согнутую в локте руку с зажатым в ней циркулем.

– А попробуешь ещё рыпнуться – и я воткну эту штуку тебе в глаз!

Это был момент моего триумфа, без сомнения.

******

Только теперь я вспомнила про Тимбу и обернулась посмотреть, что с ним. С ним всё было в порядке – мой друг по-прежнему сидел на земле и смотрел на меня огромными, как плошки, глазами. Тимба, конечно, привык видеть меня в разных ипостасях, но от такого даже он обалдел. Я ободряюще потрясла рукой с циркулем в воздухе и кивнула ему: всё нормально, дружище! Я одержала победу, и было понятно без слов, кому я посвящала свой триумф.

Потом мой взгляд упал на толстяка. Свиноподобный мальчик, оказывается, тоже сидел неподалёку, на том же месте, где упал, и с открытым ртом наблюдал, как я добиваю его приятеля. Естественно, на помощь к этому самому приятелю он не торопился. Вся цена дружбы Говнюков.

От этой картины радость моя начала меркнуть, а затухающая было ярость наоборот – разгораться с новой силой. Я успела подумать, что самым лучшим для этого жиробаса было бы тоже слинять под шумок, пока я разбиралась с другим Говнюком, но почему-то он этого не сделал. Наверное, почувствовал себя неуязвимым, и сидел теперь здесь, у всех на виду, как живое напоминание о Тимбином унижении. Ах ты, хряк!

Я выставила циркуль, как пику, прижала руку к плечу, и шагнула на толстяка. Маленькие поросячьи глазки на толстом лице стремительно заметались из стороны в сторону. Кажется, толстячок понял, что совершил большую ошибку, оставшись посмотреть на рубилово, вместо того чтобы потихоньку смыться, уподобившись своему второму, более умному товарищу. Но было поздно. Не спуская с меня испуганных глаз, мальчишка начал пятиться задом, потом встал на четвереньки и пополз. Самое время было изловчиться, и вогнать циркуль в его жирную ягодицу, но я упустила момент. То есть, только набрала разгон, чтобы это сделать, как Говнюк, словно почувствовав беду пятой точкой, вскочил на ноги и дал дёру.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/marta-urevna-alova/pulsiruuschie-krasnye-shary-chast-1-do-66658562/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Некоторые главы первой части по хронологии явно должны находиться во второй, которая носит название "…После", но так, как многое из этого было написано раньше, чем книга, наконец, начала приобретать "причесанный" вид, и мне жаль нарушать расстановку, то я решила оставить их здесь. Не судите строго (прим. Автора).




2


Без номера, стало быть




3


Строчка из детской книги Н. Носова "Приключения Незнайки и его друзей"




4


Имеются в виду Тимон и Пумба – герои знаменитого американского мультсериала "Король Лев"



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения